Преподобный Серафим Саровский родился 19 июля 1759 (по другим данным - 1754) года в древнем Курске, в именитой купеческой семье Исидора и Агафии Мошниных. Во Святом Крещении был наречен Прохором в честь апостола от семидесяти и одного из первых семи диаконов Христовой Церкви. Родители его, занимавшиеся строительством каменных зданий и храмов, были людьми богоугодной жизни, отмеченной добродетелью и трудолюбием. Незадолго до своей кончины (+ 1762) Исидор Мошнин приступил к возведению величественного храма в честь Казанской иконы Божией Матери и Преподобного Сергия Радонежского (с 1833 года - курский Сергиево-Казанский кафедральный собор). Его строительство было завершено матерью Прохора. Примером своей жизни она воспитывала сына в христианском благочестии и всегдашней радости о Боге.
Покров Божий над Прохором проявился с его ранних лет: Господь сохранил младенца невредимым, когда он, оступившись, упал со строящейся колокольни. Отроком Прохор был чудесно избавлен от тяжкого недуга по молитве перед чудотворной иконой Пресвятой Богородицы «Знамение»: во время болезни он был удостоен видения Божией Матери, Которая обещала вскоре вновь посетить его и исцелить. С тех пор молитвенное прославление Царицы Небесной стало для преподобного постоянным. После болезни Прохор с усердием продолжил учение. Он быстро постигал церковную грамоту, ежедневно читал Священное Писание, духовно-назидательные книги, обнаруживая при этом светлый ум и ясную память, украшая себя кротостью и смирением. Со временем Прохора начали обучать торговому делу, которым занимался его брат Алексей. Работа эта не привлекала отрока, и он выполнял поручения, исключительно повинуясь старшим. Более всего Прохор возлюбил постоянное пребывание в храме, сердечную молитву и непрестанное размышление о Боге, предпочитая суете мира уединение и безмолвие. Возрастало его стремление к иноческой жизни. Благочестивая мать не противилась этому и благословила сына медным Распятием, которое он всегда открыто носил на груди до самой кончины.
Прежде чем принять постриг, Прохор вместе с пятью сверстниками, из которых четверо по его примеру посвятили жизнь служению Богу, отправился в Киев на поклонение святым угодникам Печерским и за наставлениями к старцам. Подвизавшийся близ Лавры прозорливый старец-затворник Досифей*, которого посетил Прохор, одобрил намерение юноши принять иночество и указал на Саровскую пустынь, как на место его спасения и подвигов: «Гряди, чадо Божие, и пробуди тамо. Место сие будет тебе во спасение. С помощью Божией там окончишь ты и свое земное странствование. Святой Дух, Сокровище всех благих, управит жизнь твою во святыне».
(* С именем «Досифей» подвизалась в затворе в Китаевской обители девица (старица) высокой духовной жизни (в миру Дарья Тяпкина; + 1776)).
20 ноября 1778 года, накануне праздника Введения во храм Пресвятой Богородицы, Прохор прибыл в Саровскую обитель, где с любовью был принят как послушник ее настоятелем, кротким и смиренномудрым иеромонахом Пахомием, и отдан в научение старцу иеромонаху Иосифу, казначею. Подражая старцам, Прохор раньше других приходил в храм, неподвижно, с закрытыми глазами выстаивал богослужение до конца и уходил последним, жалея, что человек не может беспрерывно, подобно Ангелам, служить Богу.
Находясь на келейном послушании, Прохор со смирением выполнял и другие монастырские работы: в хлебне (хлебопекарне), просфорне и в столярне, был будильщиком и пономарем. Никогда он не бывал праздным, но постоянной работой старался оградить себя от скуки, считая ее одним из опаснейших - ибо рождается от малодушия, беспечности и празднословия - искушений для новоначальных иноков, которое врачуется молитвой, воздержанием от празднословия, посильным рукоделием, чтением слова Божия и терпением.
По примеру некоторых монахов пустыни Прохор, испросив благословения у своего наставника, в свободные часы уходит в лес для уединения, Иисусовой молитвы и духовных размышлений. Его подвижничество обратило на себя внимание братии и снискало отеческую любовь старцев. Так, во время тяжелой болезни Прохора они неотлучно находились при нем, заботясь о его выздоровлении. Почти три года безропотно выносил он сильные страдания, отклонив врачебную помощь и предав себя всецело «истинному Врачу душ и телес - Господу нашему Иисусу Христу и Пречистой Его Матери». Когда состояние Прохора значительно ухудшилось, о его здравии были отслужены всенощное бдение и Божественная литургия. Причастившись Святых Христовых Тайн, он вскоре сподобился чудесного видения Пресвятой Богородицы. Возложив на голову больного руку, Она даровала ему выздоровление, сказав сопровождавшим Ее апостолам Петру и Иоанну Богослову: «Сей - от рода Нашего».
На месте явления Пречистой Девы Марии по Промыслу Божию был сооружен больничный храм. Сбор пожертвований на его строительство как новое послушание взял на себя Прохор. Он же изготовил престол из кипарисового дерева для одного из приделов - преподобных Зосимы и Савватия Соловецких, чудотворцев, в котором в память о великой милости Божией к нему положил за правило причащаться Святых Христовых Тайн до конца своих дней.
18 августа 1786 года иеромонахом Пахомием, настоятелем обители, Прохор был пострижен в монашество с именем Серафим*, столь хорошо выражавшим его горячую любовь ко Господу, а спустя год посвящен во иеродиакона епископом Владимирским и Муромским Виктором (Онисимовым; + 1817). В продолжение шести лет он ежедневно совершал богослужения, проводя в храме все время, свободное от монастырских послушаний. Господь укреплял его Небесными видениями: неоднократно созерцал преподобный святых Ангелов, сослужащих братии и поющих в храме, а за Божественной литургией в Великий Четверток удостоился лицезреть Господа Иисуса Христа в окружении Небесных Бесплотных Сил. Видение это усилило ревность подвижника к отшельничеству: днем он трудился в обители, а вечером удалялся в лес, где в пустынной келье ночью предавался молитве и богомыслию.
(* «Серафим» - с древнееврейского «пламенный». Серафимы - высшие и ближайшие к Богу чины Ангельские, имеющие пламенную к Нему любовь.)
2 сентября 1793 года по ходатайству старцев преподобный Серафим был рукоположен во иеромонаха епископом Тамбовским и Пензенским Феофилом (Раевым, + 1811).
«Благодать, даруемая нам Приобщением, - говорил он священнику Дивеевской общины отцу Василию Садовскому, - так велика, что как бы ни недостоин и как бы ни грешен был человек, лишь бы в смиренном токмо сознании всегреховности своей приступал ко Господу, искупляющему всех нас, хотя бы от головы до ног покрытых язвами грехов, - и будет очищаться благодатию Христовую, все более и более светлеть, совсем просветлеет и спасется...» Тот, кто благоговейно приобщается Святых Христовых Тайн (а приступать к Причащению, по словам преподобного Серафима, «чем чаще, тем лучше»), тот «будет спасен, благополучен и на самой земле долговечен». Наставляя других, старец сам следовал этому правилу неизменно всю жизнь.
1794 год отмечен скорбным для обители событием: скончался настоятель пустыни иеромонах Пахомий, так много сделавший для ее устроения. По желанию почившего настоятеля преподобный Серафим принимает на себя попечение о Дивеевской женской общине* и не оставляет ее сестер без духовного окормления и материального обеспечения.
(* Основана в 1780 году помещицей Агафьей Семеновной Мельгуновой (в монашестве - Александрой; + 1789) для совместного проживания благочестивых вдов. В 1842 году соединена с Мельничной девичьей общиной, устроенной преподобным Серафимом в 1827 году по наставлению Пресвятой Богородицы. Обе общины и составили Серафимо-Дивеевскую общину, которая в 1861 году была преобразована в женский монастырь - самый многочисленный к тому времени в России (к началу XX века в нем насчитывалось около 1000 сестер). Первой настоятельницей была игуменья Мария. В 1991 году монастырь возвращен Русской Православной Церкви.)
20 ноября 1794 года, в годовщину своего прибытия в Саровскую обитель, преподобный испрашивает у настоятеля иеромонаха Исайи благословение на новый подвиг - пустынножительство и поселяется в глухом лесу в нескольких километрах от монастыря. По благочестивому обычаю он дает разным местам вокруг своей деревянной избушки названия в память о событиях земной жизни Спасителя: Вифлеемская пещера, град Иерусалим, река Иордан, поток Кедрон, Голгофа...
В «дальней пустыньке», как любил называть свое уединенное жилище святой старец, он ежедневно совершает молитвенное правило по строгому уставу древних пустынножительных обителей, а также по чинопоследованию, им самим составленному и известному как «келейное правило отца Серафима», нередко полагая при этом до тысячи поклонов.
С неизменным усердием он читает святоотеческие и богослужебные книги, Священное Писание и особенно Евангелие, с которым никогда не расставался, прочитывая в течение недели весь Новый Завет (в понедельник - Евангелие от Матфея, во вторник - Евангелие от Марка, в среду - Евангелие от Луки, в четверг - Евангелие от Иоанна, в пятницу - Деяния святых апостолов, в субботу - Соборные послания апостолов и Послания апостола Павла, в воскресенье - Апокалипсис) и называя его «снабдением души» (т. е. сохранением, спасением от всего пагубного), по руководству которого должно устроять и жизнь свою.
В часы труда старец рубит дрова в лесу, заготавливает на болоте мох, работает на пчельнике и возделывает огород, устроенный близ келий, наизусть воспевая церковные песнопения.
Одеждой преподобному служил один и тот же белый полотняный балахон; также носил он старую камилавку и лапти, а в ненастную погоду - подрясник из черного толстого сукна да кожаные полумантию и чулки-бахилы. Вериги и власяницу для умерщвления плоти он никогда не надевал, говоря: «Кто нас оскорбит словом или делом, и если мы переносим обиды по-евангельски, вот и вериги наши, вот и власяница».
Образ жизни старца был до крайности суров. Даже в сильные морозы его келья не отапливалась. Спал он, сидя на полу и прислонившись спиной к стене, либо положив под голову камень или поленья. Делал он это «ради умерщвления страстей».
Сам добывая себе пропитание, преподобный соблюдал очень строгий пост, питаясь один раз в сутки преимущественно овощами да черствым хлебом, небольшими запасами которого он делился с птицами и дикими животными. Не раз видели, как старец из рук кормил огромного медведя, служившего ему. Не вкушая пищу в среду и пятницу и в первую седмицу Святой Великой Четыредесятницы, преподобный Серафим со временем отказался от помощи со стороны обители, усилил воздержание и пост, питаясь около трех лет лишь травой снытью*, которую сам сушил, заготавливая на зиму.
(* «Сныть» - многолетнее травянистое растение, молодые побеги съедобны; другие названия: борщовник, дяглица, заячья капуста.)
Стремясь к безмолвию, старец оградил себя от посетителей, однако иноков, желавших уединения, принимал ласково, не отказывая в наставлениях, но благословение на такой подвиг старался не давать, зная, какие искушения от диавола приходится претерпевать в уединении.
И действительно, враг рода человеческого принуждал преподобного Серафима «мысленной бранью» оставить подвиги и отказаться от спасения души. Но с Божией помощью, ограждая себя молитвой и крестным знамением, старец побеждал искусителя.
Восходя от силы в силу, подвижник усугубил труды, взяв на себя особый подвиг - столпничество. Каждый вечер на закате преподобный поднимался на большой гранитный камень, лежавший в лесу на полпути от обители к его келье, и до рассвета с воздетыми к небу руками повторял молитву мытаря «Боже, милостив буди мне, грешному». С наступлением утра он возвращался в келью и в ней, чтобы уравнять ночные подвиги с дневными, вставал на другой, малый камень, принесенный из леса, и оставлял молитву лишь для краткого отдыха и подкрепления тела скудной пищей. Тысячу дней и ночей, несмотря на мороз, дождь, зной и стужу, продолжал он это молитвенное стояние. Посрамленный диавол, оказавшись бессильным духовно препобедить старца, задумал умертвить его и наслал разбойников, которые, угрожая расправой, стали требовать у него денег. Не встретив сопротивления, они жестоко избили подвижника, проломили ему голову и сломали несколько ребер, а затем, все сокрушив в келье и ничего не найдя, кроме иконы и нескольких картофелин, бежали, устыдившись своего злодеяния.
Утром преподобный с трудом добрел до обители. Восемь суток страдал он от нестерпимой боли, отказавшись от помощи врачей, вызванных настоятелем, предоставив свою жизнь воле Господа и Пречистой Его Матери. И когда надежда на выздоровление, казалось, исчезла, Пресвятая Богородица явилась старцу в тонком сне в сопровождении апостолов Петра и Иоанна Богослова и даровала ему исцеление, произнеся слова: «Сей - от рода Моего». В тот же день преподобный встал с постели, но еще пять месяцев пробыл в монастыре до полного выздоровления. Старец остался навсегда согбенным и ходил, опираясь на топорик или на посох, однако обидчиков простил и просил не наказывать.
Возвратившись в «дальнюю пустыньку», преподобный Серафим не изменил прежнего уклада жизни. По смерти настоятеля и своего духовного руководителя иеромонаха Исайи он принял обет молчания, сравнивая его с крестом, «на котором человек должен распять себя со всеми страстями и похотями». Жизнь его становится еще более сокрытой для окружающих: безмолвствует не только пустынь, безмолвствуют и уста старца, отрешившегося от всех житейских помыслов. «Паче всего должно украшать себя молчанием, - любил он впоследствии повторять наставления отцов Церкви, - ибо молчанием многих видел я спасающихся, многоглаголанием же ни единого... Молчание есть таинство будущего века», которое «приближает человека к Богу и делает его как бы земным Ангелом», «словеса же - орудия суть мира сего». Преподобный Серафим не выходил более к посетителям и, если встречал кого в лесу, падал ниц и не вставал, пока прохожий не удалялся.
По причине болезни ног он уже не мог посещать обитель. Пищу ему один раз в неделю приносил послушник, которого старец встречал со сложенными крестообразно на груди руками и отпускал, не взглянув на него и не произнеся ни слова. Только иногда он клал на лоточек частицу хлеба или немного капусты, давая тем самым знать, что следует принести в следующее воскресенье. В безмолвии преподобный провел около трех лет.
Благодатным плодом его подвижнической жизни явилось стяжание «мира души», который он считал драгоценным даром Божиим, самым важным делом в жизни христиан. «Пост, молитва, бдение и всякие другие дела христианские, - говорил преподобный обращавшимся к нему монахам, - сколь ни хороши сами по себе, однако не в делании лишь только их состоит цель нашей жизни христианской, хотя они и служат средством для достижения ее. Истинная цель жизни нашей христианской есть стяжание Духа Святого Божия».
«Радость моя, - наставлял старец - молю тебя, стяжи дух мирен, и тогда тысячи душ спасутся около тебя».
Обеспокоенные долгим отсутствием старца, новый настоятель игумен Нифонт и старшие из братии пустыни предложили преподобному Серафиму или приходить в монастырь по воскресеньям для участия в богослужении и причащения Святых Христовых Тайн, или совсем вернуться в обитель. Старец избрал последнее, будучи не в силах преодолевать большие расстояния. Но, поселившись спустя 15 лет в прежней келье, он продолжил подвиг молчания, никуда не выходя и никого не принимая, кроме больничного служки и священника, приносившего ему Святое Причастие. Началась жизнь в затворе перед иконой Божией Матери «Умиление», которую преподобный с любовью называл «Всех радостей Радость». Дубовый гроб, сделанный его руками и установленный по его просьбе в сенях, напоминал ему о часе смертном.
Неведомы подвиги старца в затворе, однако известно, что именно тогда преподобный Серафим удостоен был восхищения в Небесные обители.
Воспоминая о пережитом при этом блаженстве, святой старец впоследствии так наставлял послушника: «Если бы ты знал, какая сладость ожидает душу праведного на Небесах, то ты решился бы во временной жизни переносить скорби, гонения и клевету с благодарением. Если бы самая эта келья наша (при этом он показал рукою на свою) была полна червей и если бы эти черви ели плоть нашу во всю временную жизнь, то со всяким желанием надобно бы на это согласиться, чтобы только не лишиться той Небесной радости, какую уготовал Бог любящим Его. Там нет ни болезни, ни печали, ни воздыхания; там сладость и радость неизглаголанные; там праведники просветятся, как солнце. Но если той Небесной славы и радости не мог изъяснить и сам святой апостол Павел, то какой же другой язык человеческий может изъяснить красоту Горнего селения, в котором водворятся души праведных?!
О той радости и сладости Небесной, которую там вкушал, сказать тебе невозможно». По свидетельству послушника, в конце беседы старец преобразился настолько, что стал как бы не от мира сего, являя собой воочию образ земного Ангела и Небесного человека.
После пяти лет затвора преподобный, по особому ему откровению, раскрыл двери своей келий для всех ищущих духовного руководства, но еще не скоро снял обет молчания. Поучая приходящих лишь примером безмолвного жития, он стал готовить себя к служению людям.
25 ноября 1825 года Пресвятая Богородица в сопровождении святителей Римского Климента и Александрийского Петра явилась преподобному Серафиму в сонном видении и повелела выйти из затвора для врачевания немощных человеческих душ. Началось восхождение на высшую ступень монашеского подвига - старчество. К тому времени преподобный Серафим стяжал чистоту души и сподобился от Господа дара прозорливости и чудотворения. Он равно видел прошедшее и провидел будущее и давал советы, исполненные духа премудрости и добра.
На вопрос собеседника о том, каким образом он может, даже не выслушав нужды странника, провидеть его сердце, старец говорил: «Как железо ковачу, так я передал себя и свою волю Господу Богу: как Ему угодно, так и действую; своей воли не имею, а что Богу угодно, то и передаю». «Сердце человеческое открыто одному Господу, и один Бог - Сердцеведец... А я, грешный Серафим, первое помышление, являющееся в душе моей, считаю указанием Божиим и говорю, не зная, что у моего собеседника на душе, а только верую, что так мне указывается воля Божия для его пользы».
По молитве преподобного исцелялись многие, чьи тяжкие недуги не поддавались земному врачеванию. Первым, на ком проявилась его чудотворная сила, был Михаил Васильевич Мантуров - нижегородский помещик, вынужденный оставить военную службу из-за неизлечимой болезни. Воспоминания очевидцев сохранили подробности этого события, происшедшего в келье старца за два года до его выхода из затвора.
Получив от Мантурова искренние и горячие заверения в безусловной вере в Бога, преподобный обратился к нему со словами: «Радость моя! Если ты так веруешь, то верь же и в то, что верующему все возможно от Бога. А потому веруй, что и тебя исцелит Господь. А я, убогий Серафим, помолюсь». Знаменуя болящего елеем, святой старец произнес: «По данной мне от Господа благодати я первого тебя врачую». Тут же выздоровев, Мантуров с восторгом бросился к ногам подвижника, но был тотчас поднят преподобным, который строго сказал ему: «Разве Серафимово дело мертвить и живить, низводить во ад и возводить? Это - дело Единого Господа, Который творит волю боящихся Его и молитву их слушает. Господу Всемогущему да Пречистой Его Матери даждь благодарение!».
В знак благодарения за оказанную милость Божию «Мишенька», как любил называть его преподобный, возложил на себя подвиг добровольной нищеты и всю свою жизнь посвятил устройству Дивеевской женской обители, исполняя деловые поручения старца.
Среди восставших от одра болезни и «служка» преподобного - симбирский помещик Николай Александрович Мотовилов, все последующее время находившийся под руководством старца и в общении с ним записавший его замечательные поучения о цели христианской жизни.
Оставив затвор, подвижник, по обычаю, стал удаляться в свою новую, «ближнюю пустыньку», устроенную недалеко от монастыря, в лесу, рядом с «богословским» родником, вода которого, по его молитве, стала совершать чудесные исцеления. Проводя здесь день в духовных и телесных трудах, старец к вечеру возвращался в обитель. При этом шел он, опираясь на палку, неся в руке топорик, а за плечами котомку, наполненную песком и камнями, поверх которых всегда лежало Евангелие. Когда же его спрашивали, для чего он носит такую тяжесть, старец смиренно отвечал словами преподобного Ефрема Сирина: «Томлю томящего мя».
Со всех концов России устремились в Саровскую обитель люди, желавшие получить от угодника Божия благословение. С самого раннего утра и до позднего вечера дверь его кельи в «ближней пустыньке» была открыта для всех, и не знало сердце преподобного различия между ними. Он не тяготился ни числом посетителей, ни их душевным состоянием. К каждому, видя в нем образ Божий, относился старец с любовью: всех встречал земным поклоном, целованием и неизменным пасхальным приветствием: «Радость моя, Христос воскресе!»
Для каждого у него находилось особое слово, которое согревало сердце, снимало пелену с глаз, озаряло ум, производило глубочайшее впечатление даже на маловерных, обращая их на путь спасительного покаяния.
Последние годы своей жизни преподобный Серафим постоянно заботился о Мельничной девичьей общине. Устроенная по повелению Пресвятой Богородицы в Дивееве, обитель эта явилась четвертым уделом Царицы Небесной на земле, местом Ее преимущественного благодатного попечения. По свидетельству старца, Божия Матерь Сама обошла эту землю, дав ему обещание быть всегдашней ее Игуменьей. Впоследствии вокруг общины была проложена канавка, начал которую преподобный. «Канавка эта, - говорил он, - стопочки Божией Матери. Тут ее обошла Сама Царица Небесная. Эта канавка до Небес высока. И как антихрист придет, везде пройдет, а канавки этой не перескочит».
Несмотря на преклонные годы, старец усердно трудился над сооружением первых монастырских построек - мельницы, келий и храма Рождества Христова, заготавливая для этого лес, купленный на пожертвования своих посетителей. Он же составил и устав обители, воспитывавший сестер в духе любви, послушания и непрестанного подвига. Претерпевая за свое отеческое попечение о дивеевских сиротах клевету и оскорбления, старец так отвечал монахам, осуждавшим его труды: «Исповедую и Богом свидетельствую, что ни единого камешка я по своей воле у них не поставил, ниже слова единого от себя не сказал им и ни единую из них не принимал я по желанию своему, против воли Царицы Небесной». Летопись Серафимо-Дивеевского монастыря хранит пророчества преподобного о судьбах обители, и всем им суждено было сбыться.
На склоне лет преподобный Серафим удостоился еще одного, двенадцатого и последнего при жизни, посещения Пресвятой Богородицы, которое последовало 25 марта 1832 года, в праздник Ее Благовещения, и явилось как бы указанием на его блаженную кончину: дав старцу обещание помощи и заступничества в земных трудах, в устроении Дивеевской обители, Царица Небесная сказала: «Скоро, любимиче Мой, будешь с Нами».
Получив откровение о грядущей кончине, преподобный стал к ней усердно готовиться. Силы старца заметно слабели, он не мог каждый день, как прежде, ходить в свою пустыньку и принимать многочисленных посетителей. «Мы не увидимся больше с вами, - говорил он своим духовным детям. - Жизнь моя сокращается; духом я как бы сейчас родился, а телом по всему мертв». Он искал уединения, подолгу предаваясь горестным размышлениям о несовершенстве земной жизни, сидя у гроба, приготовленного на случай его кончины. Но даже в эти дни, собираясь духом перейти в Небесные обители, старец не переставал заботиться о спасении человеческих душ, призывая пастырей повсюду сеять преподанное им слово Божие: «Сей на благой земле, сей и на песке, сей на камне, сей при пути, сей и в тернии; все где-нибудь да прозябнет и возрастет, и плод принесет, хотя и не скоро».
Накануне дня кончины преподобный Серафим пришел, по обычаю, в любимую им больничную Зосимо-Савватиевскую церковь к Божественной литургии, причастился Святых Христовых Тайн, положил земные поклоны перед образами Господа Иисуса Христа и Божией Матери, поставил свечи ко всем иконам и приложился к ним, благословил и поцеловал братию, простился со всеми и сказал: «Спасайтесь, не унывайте, бодрствуйте, днесь нам венцы готовятся».
Несколько раз в тот день он подходил к месту у собора, которое выбрал для своего погребения, и подолгу там молился. Вечером из его келий доносились пасхальные песнопения, а утром 2 января 1833 года старец иеромонах Серафим был найден коленопреклоненным, с крестообразно сложенными на груди руками, перед иконой Божией Матери «Умиление»: его чистая душа во время молитвы была взята к Престолу Господа Вседержителя.
Тело почившего старца было положено в сделанный его руками дубовый гроб и предано земле с правой, южной стороны от алтаря Успенского собора.
В продолжение семидесяти лет со дня кончины старца отца Серафима множество людей с верой в предстательство его пред Господом приходили к могиле подвижника, находя здесь утешение в своих скорбях и облегчение в страданиях. Ожидание прославления и уверенность в этом были столь сильны в народе, что задолго до канонизации в честь Саровского чудотворца готовились престолы, создавались жизнеописание и церковный образ. Верующий народ увидел в старце Серафиме самые дорогие и сокровенные черты подвижника Православия, навсегда поставив его как Духовника земли Русской в одном ряду с другим печальником и молитвенником о нас, игуменом земли Русской - преподобным Сергием Радонежским.
Несмотря на то, что после революции были закрыты Саровская и Дивеевская обители и исчезли мощи преподобного Серафима, православный народ жил в надежде, что рано или поздно бесценная святыня будет обретена вновь. И Господь удостоил нас этой духовной радости.
11 января 1991 года в городе на Неве после долгих лет сокрытия честные мощи преподобного Серафима были вторично обретены и переданы Святейшему Патриарху Московскому и всея Руси Алексию II. 7 февраля они были торжественно перенесены в Москву, в Богоявленский патриарший собор, для поклонения верующих, а 23 июля крестным ходом препровождены в Троицкий Серафимо-Дивеевский монастырь к месту земных подвигов старца.
Почитание Саровского подвижника особое у верующего народа. И жизнью, и молитвенным предстательством он близок душе православного человека, незримо пребывая с ним в его страданиях, испытаниях и упованиях. Потому по всей Руси и в храмах, и в домах находятся его святые иконы.
Преподобного Серафима чтят как Православные Церкви, так и христиане инославные. В ряде стран с именем Саровского чудотворца неразрывно связаны представления не только о русском православном монашестве и его нравственных богатствах, но и о характерных чертах православной духовности вообще.
Его наследие, этот неиссякаемый источник мудрости, изучается, а жития издаются в Греции, Франции, Австрии, Бельгии, США и других странах. Исполняется предсказание старца, данное им Н. А. Мотовилову: «Господь поможет Вам навсегда удержать это (учение о Святом Духе) в памяти Вашей... тем более что и не для Вас одних дано Вам разуметь это, а через Вас для целого мира».
Преподобный и Богоносный отец наш Серафим Саровский, всея России чудотворец, усердный молитвенник и ходатай пред Господом обо всех обездоленных и нуждающихся в помощи.
К нам и нашим потомкам обращены слова, сказанные старцем незадолго до его кончины: «Когда меня не станет, вы ко мне на гробик ходите! Как вам время, вы и идите, и чем чаще, тем лучше. Все, что есть у вас на душе, что бы ни случилось с вами, придите ко мне, да все горе с собой и принесите на мой гробик! Припав к земле, как живому все и расскажите, и я услышу вас, и вся скорбь ваша отляжет и пройдет! Как вы с живым всегда говорили, так и тут! Для вас я живой есть и буду вовеки!»
Память преподобному Серафиму Саровскому совершается дважды в год: 2 января - преставление (1833) и второе обретение мощей (1991) и 19 июля - обретение мощей (1903).
Серафим Чичагов
ЖИТИЕ ПРЕПОДОБНОГО СЕРАФИМА, САРОВСКОГО ЧУДОТВОРЦА
Серафимо-Дивеевский монастырь, 1903
Батюшка о. Серафим поступил в Саровскую пустынь в 1778-м году, 20-го ноября, накануне Введения Пресвятой Богородицы во храм и поручен был в послушание старцу иеромонаху Иосифу.
Родиной его был губернский город Курск, где отец его, Исидор Мошнин, имел кирпичные заводы и занимался в качестве подрядчика постройкой каменных зданий, церквей и домов. Исидор Мошнин слыл за чрезвычайно честного человека, усердного к храмам Божиим и богатого, именитого купца. За десять лет до смерти своей он взялся построить в Курске новый храм во имя преподобного Сергия, по плану знаменитого архитектора Растрелли. Впоследствии, в 1833 году, этот храм сделан был кафедральным собором. В 1752-м году состоялась закладка храма, и, когда нижняя церковь, с престолом во имя преподобного Сергия, была готова в 1762-м году, благочестивый строитель, отец великого старца Серафима, основателя Дивеевского монастыря, скончался. Передав всё состояние своё доброй и умной жене Агафии, он поручил ей довести дело построения храма до конца. Мать о. Серафима была ещё благочестивее и милостивее отца: она много помогала бедным, в особенности сиротам и неимущим невестам.
Агафия Мошнина в течение многих лет продолжала постройку Сергиевской церкви и лично наблюдала за рабочими. В 1778-м году храм был окончательно отделан, и исполнение работ было так хорошо и добросовестно, что семейство Мошниных приобрело особое уважение между жителями Курска.
Отец Серафим родился в 1759-м году, 19-го июля, и наречён Прохором. При смерти отца Прохору было не более трёх лет от рождения, следовательно, его всецело воспитала боголюбивая, добрая и умная матушка, которая учила его более примером своей жизни, проходившей в молитве, посещении храмов и в помощи бедным. Что Прохор был избранником Божиим от рождения своего - это видели все духовно развитые люди, и не могла не почувствовать благочестивая его мать. Так, однажды, осматривая строение Сергиевской церкви, Агафия Мошнина ходила вместе со своим семилетним Прохором и незаметно дошла до самого верха строившейся тогда колокольни. Отойдя вдруг от матери, быстрый мальчик перевесился за перила, чтобы посмотреть вниз, и, по неосторожности, упал на землю. Испуганная мать в ужасном виде сбежала с колокольни, воображая найти своего сына разбитым до смерти, но, к несказанной радости и величайшему удивлению, увидела его целым и невредимым. Дитя стояло на ногах. Мать слёзно возблагодарила Бога за спасение сына и поняла, что сын Прохор охраняется особым Промыслом Божиим.
Через три года новое событие обнаружило ясным образом покровительство Божие над Прохором. Ему исполнилось десять лет, и он отличался крепким телосложением, остротою ума, быстрою памятью и, одновременно, кротостью и смирением. Его начали учить церковной грамоте, и Прохор взялся за дело с охотою, но вдруг сильно заболел, и даже домашние не надеялись на его выздоровление. В самое трудное время болезни, в сонном видении, Прохор увидел Пресвятую Богородицу, Которая обещала посетить его и исцелить от болезни. Проснувшись, он рассказал это видение своей матери. Действительно, вскоре в одном из крестных ходов несли по городу Курску чудотворную икону Знамения Божией Матери по той улице, где был дом Мошниной. Пошёл сильный дождь. Чтобы перейти на другую улицу, крестный ход, вероятно, для сокращения пути и избежания грязи, направился через двор Мошниной. Пользуясь этим случаем, Агафия вынесла больного сына на двор, приложила к чудотворной иконе и поднесла под её осенение. Заметили, что с этого времени Прохор начал поправляться в здоровье и скоро совсем выздоровел. Так исполнилось обещание Царицы Небесной посетить отрока и исцелить его. С восстановлением здоровья Прохор продолжал успешно своё учение, изучал Часослов, Псалтирь, выучился писать и полюбил чтение Библии и духовных книг.
Старший брат Прохора, Алексей, занимался торговлею и имел свою лавку в Курске, так что малолетнего Прохора заставляли приучаться к торговле в этой лавке; но к торговле и барышам не лежало его сердце. Молодой Прохор не опускал почти ни одного дня без того, чтобы не посетить храма Божия, и, за невозможностью быть у поздней литургии и вечерни по случаю занятий в лавке, он вставал ранее других и спешил к утрене и ранней обедне. В то время в г. Курске жил какой-то Христа ради юродивый, которого имя теперь забыто, но тогда все чтили. Прохор с ним познакомился и всем сердцем прилепился к юродивому; последний, в свою очередь, возлюбил Прохора и своим влиянием ещё больше расположил душу его к благочестию и уединённой жизни. Умная мать его всё примечала и душевно радовалась, что её сын так близок к Господу. Редкое счастье выпало и Прохору иметь такую мать и воспитательницу, которая не мешала, но способствовала его желанию выбрать себе духовную жизнь.
Через несколько лет Прохор стал заговаривать о монашестве и осторожно вызнавал, будет ли мать его против того, чтобы ему пойти в монастырь. Он, конечно, заметил, что добрая его воспитательница не противоречит его желанию и охотнее хотела бы отпустить его, чем удержать в мире; от этого в его сердце ещё сильнее разгоралось желание монашеской жизни. Тогда Прохор начал говорить о монашестве со знакомыми людьми, и во многих он нашёл сочувствие и одобрение. Так, купцы Иван Дружинин, Иван Безходарный, Алексей Меленин и ещё двое выражали надежду идти вместе с ним в обитель.
На семнадцатом году жизни намерение оставить мир и вступить на путь иноческой жизни окончательно созрело в Прохоре. И в сердце матери образовалась решимость отпустить его на служение Богу. Трогательно было его прощание с матерью! Собравшись совсем, они посидели немного, по русскому обычаю, потом Прохор встал, помолился Богу, поклонился матери в ноги и спросил её родительского благословения. Агафия дала ему приложиться к иконам Спасителя и Божией Матери, потом благословила его медным крестом. Взяв с собою этот крест, он до конца жизни носил его всегда открыто на груди своей.
Не маловажный вопрос предстояло решить Прохору: куда и в какой монастырь идти ему. Слава подвижнической жизни иноков Саровской пустыни, где были уже многие из Курских жителей и настоятельствовал о. Пахомий, Курский уроженец, склоняла его идти к ним, но ему хотелось предварительно быть в Киеве, чтобы посмотреть на труды Киево-Печерских иноков, испросить наставление и советы от старцев, познать чрез них волю Божию, утвердиться в своих мыслях, получить благословение от какого-нибудь подвижника и, наконец, помолиться и благословиться у св. мощей преп. Антония и Феодосия, первоначальников иночества. Прохор отправился пешком, с посохом в руке, и с ним шли ещё пять человек Курских купцов. В Киеве, обходя тамошних подвижников, он прослышал, что недалеко от св. лавры Печерской, в Китаевской обители, спасается затворник, по имени Досифей, имеющий дар прозорливости. Придя к нему, Прохор упал к ногам его, целовал их, раскрыл пред ним всю свою душу и просил наставлений и благословения. Прозорливый Досифей, видя в нём благодать Божию, уразумев его намерения и провидя в нём доброго подвижника Христова, благословил его идти в Саровскую пустынь и сказал в заключение: «Гряди, чадо Божие, и пребуди тамо. Место сиё тебе будет во спасение, с помощью Господа. Тут скончаешь ты и земное странствие твоё. Только старайся стяжать непрестанную память о Боге чрез непрестанное призывание имени Божия так: Господи, Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя грешнаго! В этом да будет всё твоё внимание и обучение; ходя и сидя, делая и в церкви стоя, везде, на всяком месте, входя и исходя, сиё непрестанное вопияние да будет и в устах, и в сердце твоём: с ним найдёшь покой, приобретёшь чистоту духовную и телесную, и вселится в тебя Дух Святый, источник всяких благ, и управит жизнь твою во святыне, во всяком благочестии и чистоте. В Сарове и настоятель Пахомий богоугодной жизни; он последователь наших Антония и Феодосия!»
Беседа блаженного старца Досифея окончательно утвердила юношу в добрых намерениях. Отговевши, исповедовавшись и причастившись Святых Таин, поклонившись ещё раз св. угодникам Киево-Печерским, он направил стопы свои на путь и, охраняемый покровом Божиим, благополучно прибыл опять в Курск, в дом своей матери. Здесь он прожил ещё несколько месяцев, даже ходил в лавку, но торговлей уже не занимался, а читал душеспасительные книги в назидание себе и другим, которые приходили поговорить с ним, расспросить о святых местах и послушать чтения. Это время было его прощанием с родиной и родными.
Как уже сказано, Прохор вступил в Саровскую обитель 20-го ноября 1778 года, накануне праздника Введения во храм Пресвятой Богородицы. Стоя в церкви на всенощном бдении, видя благочинное совершение службы, замечая, как все, от настоятеля до последнего послушника, усердно молятся, он восхитился духом и порадовался, что Господь указал ему здесь место для спасения души. О. Пахомий с малолетства знал родителей Прохора и потому с любовью принял юношу, в котором видел истинное стремление к иночеству. Он определил его в число послушников к казначею иеромонаху Иосифу, мудрому и любвеобильному старцу. Сперва Прохор находился в келейном послушании старца и с точностью исполнял все монашеские правила и уставы по его указанию; в келии он служил не только безропотно, но и всегда с усердием. Такое поведение обратило на него внимание всех и приобрело ему расположение старцев Иосифа и Пахомия. Тогда ему стали назначать, кроме келейного, ещё послушания по порядку: в хлебне, в просфорне, в столярне. В последней он был будильщиком и исполнял довольно долго это послушание. Затем он исполнял пономарские обязанности. Вообще, юный Прохор, бодрый силами, проходил все монастырские послушания с великою ревностью, но, конечно, не избег многих искушений, как печали, скуки, уныния, которые действовали на него сильно.
Жизнь юного Прохора до пострижения в монашество ежедневно распределялась так: в определённые часы он был в церкви на богослужении и правилах. Подражая старцу Пахомию, он являлся как можно раньше на церковные молитвы, выстаивал неподвижно всё богослужение, как бы продолжительно оно ни было, и никогда не выходил прежде совершенного окончания службы. В часы молитвы всегда стоял на одном определённом месте. Для предохранения от развлечения и мечтательности, имея глаза опущенными долу, он с напряжённою внимательностью и благоговением слушал пение и чтение, сопровождая их молитвою. Прохор любил уединяться в своей келии, где у него, кроме молитвы, были занятия двух родов: чтение и телесный труд. Псалмы он читал и сидя, говоря, что утруждённому это позволительно, а св. Евангелие и послания Апостолов всегда стоя пред св. иконами, в молитвенном положении, и это называл бдением (бодрствованием). Постоянно он читал творения св. отцов, напр. Шестоднев св. Василия Великого, беседы св. Макария Великого, Лествицу преп. Иоанна, Добротолюбие и проч. В часы отдохновения он предавался телесному труду, вырезывал кресты из кипарисного дерева для благословения богомольцам. Когда Прохор проходил столярное послушание, то отличался большим усердием, искусством и успехами, так что в расписании он один из всех назван Прохором - столяром. Он также ходил на общие для всей братии труды: сплавлять лес, приготовлять дрова и т.п.
Видя примеры пустынножительства о. игумена Назария, иеромонаха Дорофея, схимонаха Марка, юный Прохор стремился духом к большему уединению и подвижничеству, а потому испросил благословение своего старца о. Иосифа оставлять монастырь в свободные часы и уходить в лес. Там он нашёл уединённое место, устроил сокровенную кущу и в ней совершенно один предавался богоразмышлению и молитве. Созерцание дивной природы возвышало его к Богу, и, по словам человека, бывшего впоследствии близким к старцу Серафиму, он здесь совершал правило, еже даде Ангел Господень Великому Пахомию , учредителю иноческого общежития. Это правило совершается в следующем порядке: Трисвятое и по Отче наш: Господи, помилуй, 12. Слава и ныне: приидите поклонимся - трижды. Псалом 50: Помилуй мя, Боже. Верую во единого Бога... Сто молитв: Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя грешного и по сём: Достойно есть и отпуст.
Это составляло одно моление, но таких молитв надлежало совершить по числу суточных часов, двенадцать днём и двенадцать ночью. С молитвою он соединял воздержание и пост: в среду и пятницу не вкушал никакой пищи, а в другие дни недели принимал её только один раз.
В 1780 году Прохор тяжко заболел, и всё тело его распухло. Ни один врач не мог определить вида его болезни, но предполагали, что это сделалась водяная болезнь. Недуг длился в продолжение трёх лет, из которых не менее половины Прохор провёл в постели. Строитель о. Пахомий и старец о. Исаия попеременно ходили за ним и почти неотлучно находились при нём. Тут-то и открылось, как все, и прежде других начальники, уважали, любили и жалели Прохора, бывшего тогда ещё простым послушником. Наконец, стали опасаться за жизнь больного, и о. Пахомий настоятельно предлагал пригласить врача или, по крайней мере, открыть кровь. Тогда смиренный Прохор позволил себе сказать игумену: «Я предал себя, отче святый, Истинному Врачу душ и телес, Господу нашему Иисусу Христу и Пречистой Его Матери; если же любовь ваша рассудит, снабдите меня, убогого, Господа ради, небесным врачевством - причастием Св. Тайн». Старец Иосиф, по просьбе Прохора и собственному усердию, особо отслужил о здравии больного всенощное бдение и литургию. Прохор был исповедан и причащён. В скором времени он выздоровел, что весьма удивило всех. Никто не понимал, как мог он столь скоро оправиться, и только впоследствии о. Серафим открыл тайну некоторым: после причащения Св. Таин ему явилась Пресвятая Дева Мария, в несказанном свете, с Апостолами Иоанном Богословом и Петром и, обратясь к Иоанну лицем и указывая перстом на Прохора, Владычица сказала: «Этот Нашего рода! »
«Правую-то ручку, радость моя,- говорил о. Серафим церковнице Ксении,- положила мне на голову, а в левой-то ручке держала жезл; и этим-то жезлом, радость моя, и коснулась убогого Серафима; у меня на том месте, на правом бедре-то, и сделалось углубление, матушка; вода-то вся в него и вытекла, и спасла Царица Небесная убогого Серафима; а рана пребольшая была, и до сих пор яма-то цела, матушка, погляди-ка, дай ручку!» - «И батюшка, бывало, сам возьмёт, да и вложит мою руку в яму,- прибавляла матушка Ксения,- и велика же она была у него, так вот весь кулак и взойдёт!» Много душевной пользы принесла Прохору эта болезнь: дух его окреп в вере, любви и надежде на Бога.
В период послушничества Прохора, при настоятеле о. Пахомии, предприняты были в Саровской пустыне многие нужные постройки. В числе их на месте келии, в которой болел Прохор, строилась больница для лечения недужных и успокоения престарелых, и при больнице церковь о двух этажах с престолами: в нижнем во имя свв. Зосимы и Савватия, чудотворцев Соловецких, в верхнем - во славу Преображения Спасителя. Прохор после болезни, молодой ещё послушник, был посылаем за сбором денег в разные места на сооружение церкви. Благодарный за своё исцеление и попечение начальства, он с охотою понёс трудный подвиг сборщика. Странствуя по ближайшим к Сарову городам, Прохор был и в Курске, на месте своей родины, но не застал уже матери своей в живых. Брат Алексей, со своей стороны, оказал Прохору немалую помощь для построения церкви. Вернувшись домой, Прохор, как искусный столяр, построил собственными руками престол из кипарисного дерева для нижней больничной церкви в честь преподобных Зосимы и Савватия.
В течение восьми лет юный Прохор был послушником. Наружный вид его к этому времени изменился: будучи высокого роста, около 2 арш. и 8-ми вершков, несмотря на строгое воздержание и подвиги, он имел полное, покрытое приятною белизною, лицо, прямой и острый нос, светло-голубые глаза, весьма выразительные и проницательные; густые брови и светло-русые волосы на голове. Лицо его окаймлялось густою, окладистою бородою, с которою на оконечностях рта соединялись длинные и густые усы. Он имел мужественное сложение, обладал большими физическими силами, увлекательным даром слова и счастливой памятью. Теперь он прошёл уже все степени монастырского искуса и был способен и готов принять монашеские обеты.
13-го августа 1786 года, с соизволения Св. Синода, о. Пахомий постриг послушника Прохора в сан инока. Восприемными отцами его при пострижении были о. Иосиф и о. Исаия. При посвящении ему было дано имя Серафима (пламенный). 27-го октября 1786 года монах Серафим, по ходатайству о. Пахомия, был посвящён преосвященным Виктором, епископом Владимирским и Муромским, в сан иеродиакона. Он вполне предался новому своему, поистине уже ангельскому, служению. Со дня возведения в сан иеродиакона он, храня чистоту души и тела, в течение пяти лет и 9-ти месяцев, почти беспрерывно находился в служении. Все ночи на воскресные и праздничные дни проводил в бодрствовании и молитве, неподвижно стоя до самой литургии. По окончании же каждой Божественной службы, оставаясь ещё надолго в храме, он, по обязанности священно-диакона, приводил в порядок утварь и заботился о чистоте Алтаря Господня. Господь, видя ревность и усердие к подвигам, даровал о. Серафиму силу и крепость, так что он не чувствовал утомления, не нуждался в отдыхе, часто забывал о пище и питье и, ложась спать, жалел, что человек, подобно Ангелам, не может беспрерывно служить Богу.
Строитель о. Пахомий теперь ещё более прежнего привязался сердцем к о. Серафиму и без него не совершал почти ни одной службы. Когда он выезжал по делам монастыря или для служения, один или с другими старцами, то часто брал с собою о. Серафима. Так, в 1789-м году, в первой половине июня месяца, о. Пахомий с казначеем о. Исаией и иеродиаконом о. Серафимом отправились по приглашению в село Леметь, находящееся в 6-ти верстах от нынешнего города Ардатова, Нижегородской губ., на похороны богатого благодетеля своего, помещика Александра Соловцева, и заехали по дороге в Дивеево навестить настоятельницу общины Агафию Семёновну Мельгунову, высокочтимую всеми старицу и также благодетельницу свою. Мать Александра была больна и, получив от Господа извещение о скорой кончине своей, просила отцов-подвижников, ради любви Христовой, особоровать её. О. Пахомий сперва предлагал отложить елеосвящение до возвращения их из Лемети, но святая старица повторила свою просьбу и сказала, что они её не застанут уже в живых на обратном пути. Великие старцы с любовью совершили над нею таинство елеосвящения. Затем, прощаясь с ними, мать Александра отдала о. Пахомию последнее, что имела и накопила за года подвижнической жизни в Дивеево. По свидетельству жившей с нею девицы Евдокии Мартыновой своему духовнику, протоиерею о. Василию Садовскому, матушка Агафья Семёновна передала строителю о. Пахомию: мешочек золотом, мешочек серебром и два мешка меди, суммою в 40 тысяч, прося выдавать её сёстрам всё потребное в жизни, так как они сами не сумеют распорядиться. Матушка Александра умоляла о. Пахомия поминать её в Сарове за упокой, не оставлять и не покидать неопытных послушниц её, а также попещись в своё время об обители, обетованной ей Царицею Небесною. На это старец о. Пахомий ответил: «Матушка! Послужить по силе моей и по твоему завещанию Царице Небесной и попечением о твоих послушницах не отрекаюсь; также и молиться за тебя не только я до смерти моей буду, но и обитель вся наша никогда благодеяний твоих не забудет, а в прочем не даю тебе слово, ибо я стар и слаб, но как же и браться за то, не зная, доживу ли до этого времени. А вот иеродиакон Серафим - духовность его тебе известна, и он молод - доживёт до этого; ему и поручи это великое дело».
Матушка Агафья Семёновна начала просить о. Серафима не оставлять её обители, как Царица Небесная Сама тогда наставить его на то изволит.
Старцы простились, уехали, а дивная старица Агафья Семёновна скончалась 13-го июня, в день св. мученицы Акилины. О. Пахомий с братией на обратном пути как раз поспел к погребению матушки Александры. Отслужив литургию и отпевание соборно, великие старцы похоронили первоначальницу Дивеевской общины против алтаря Казанской церкви. Весь день 13-го июня шёл такой проливной дождь, что ни на ком не осталось сухой нитки, но о. Серафим, по своему целомудрию, не остался даже обедать в женской обители и тотчас после погребения ушёл пешком в Саров.
Однажды в Великий Четверток, строитель о. Пахомий, не служивший никогда без о. Серафима, начал Божественную Литургию в 2 часа пополудни вечернею, и после малого выхода и паремий возгласил иеродиакон Серафим: «Господи, спаси благочестивыя и услыши ны!», но, едва обратясь к народу, навёл на предстоящих орарём, возглашая: «и во веки веков» - как вдруг так изменился видом, что не мог ни сойти с места, ни проговорить слова. Все это заметили и поняли, что с ним Божие посещение. Два иеродиакона взяли его под руки, ввели в алтарь и оставили в стороне, где простоял он часа три, меняясь беспрерывно видом, и после, уже придя в себя, наедине поведал строителю и казначею своё видение: «Только что провозгласил я, убогий: Господи, спаси благочестивыя и услыши ны! и, наведя орарём на народ, окончил: и во веки веков! - вдруг меня озарил луч, как бы солнечного света; взглянув на это сияние, увидел я Господа и Бога нашего Иисуса Христа, во образе Сына Человеческого, во славе и неизречённым светом сияющего, окружённого небесными силами, Ангелами, Архангелами, Херувимами и Серафимами, как бы роем пчелиным, и от западных церковных врат грядущего на воздухе; приблизясь в таком виде до амвона и воздвигнув пречистые Свои руки, Господь благословил служащих и предстоящих; по сём, вступив во св. местный образ Свой, что по правую сторону царских врат, преобразился, окружаемый Ангельскими ликами, сиявшими неизречённым светом на всю церковь. Я же, земля и пепел, сретая тогда Господа Иисуса на воздухе, удостоился особенного от Него благословения; сердце моё возрадовалось чисто, просвещённо, в сладости любви ко Господу!»
В 1793 году о. Серафиму исполнилось 34 года, и начальство, видя, что он по своим подвигам стал выше других братий и заслуживает преимущество пред многими, ходатайствовало о возведении его в сан иеромонаха. Так как в этом же году Саровская обитель, по новому расписанию, перешла из Владимирской епархии в Тамбовскую, то о. Серафима вызвали в Тамбов, и 2-го сентября епископ Феофил рукоположил его во иеромонаха. С получением высшей благодати священства о. Серафим стал подвизаться в духовной жизни с вящею ревностью и удвоенною любовью. В течении долгого времени он продолжал непрерывное служение, ежедневно приобщаясь с горячею любовью, верою и благоговением.
Сделавшись иеромонахом, о. Серафим возымел намерение совсем поселиться в пустыне, так как пустынническая жизнь была его призванием и назначением свыше. К тому же, от непрестанного келейного бдения, от постоянного стояния в церкви на ногах с небольшим отдыхом во время ночи, о. Серафим впал в недуг: у него распухли ноги, и на них открылись раны, так что некоторое время он лишился возможности священнодействовать. Болезнь эта была не малым побуждением к избранию пустыннической жизни, хотя для отдыха следовало ему просить у настоятеля о. Пахомия благословения удалиться в больничные келии, а не в пустыню, т.е. от меньших трудов - к большим и тягчайшим. Великий старец Пахомий благословил его. Это было последнее благословение, полученное о. Серафимом от мудрого, добродетельного и почтенного старца, в виду болезни его и приближения смерти. О. Серафим, хорошо помня, как во время его болезни ходил за ним о. Пахомий, теперь сам служил ему с самоотвержением. Раз о. Серафим заметил, что к болезни о. Пахомия присоединилась ещё какая-то душевная забота и печаль.
О чём, отче святый, так печалишься ты? - спросил его о. Серафим.
Я скорблю о сёстрах Дивеевской общины,- ответил старец Пахомий,- кто их будет назирать после меня?
О. Серафим, желая успокоить старца в предсмертные минуты, обещался сам назирать их и поддерживать всё так же после смерти его, как было при нём. Это обещание успокоило и обрадовало отходящего ко Господу о. Пахомия. Он поцеловал о. Серафима и затем вскоре опочил мирным сном праведника. О. Серафим горько оплакал потерю старца Пахомия и, с благословения нового настоятеля о. Исаии, также горячо любимого, удалился в пустынную келию (20-го ноября 1794-го года, в день прихода в Саровскую пустынь).
Несмотря на удаление о. Серафима в пустынку, народ стал беспокоить его там. Приходили и женщины.
Великий подвижник, начиная строгую пустынническую жизнь, считал для себя неудобным посещение женского пола, так как это могло соблазнить и монашествующих, и мирян, склонных к осуждению. Но, с другой стороны, лишить женщин назидания, ради которого они приходили к пустыннику, могло быть делом, неугодным Богу. Он стал просить Господа и Пресвятую Богородицу об исполнении его желания, и чтобы Всевышний, если это не противно Его воле, дал ему знамение на то преклонением ветвей вблизи стоявших дерев. В преданиях, записанных в своё время, есть сказание, что Господь Бог действительно дал ему знамение Своего изволения. Наступил праздник Рождества Христова; о. Серафим пришёл в монастырь к поздней обедне в храм Живоносного Источника и причастился Св. Христовых Таин. После обеда в своей монастырской келии он вернулся на ночь в пустыню. На следующий день, 26-го декабря, празднуемый по положению (Собор Пресвятой Богородицы), о. Серафим вернулся ночью в обитель. Проходя свой холм, где он опускается вниз долу, отчего гора и названа была о. Серафимом Афонскою, он увидел, что с обеих сторон тропинки огромные сучья вековых сосен склонились и завалили дорожку; вечером ничего этого не было. О. Серафим упал на колени и поблагодарил Бога за данное, по молитве его, знамение. Теперь он знал, что Господу Богу угодно, дабы жёны не входили на его гору.
В продолжение всего подвижничества о. Серафим носил постоянно одну и ту же убогую одежду: белый полотняной балахон, кожаные рукавицы, кожаные бахилы - вроде чулок, поверх которых надевали лапти, и поношенную камилавку. На балахоне висел крест, тот самый, которым благословила его родная мать, отпуская из дома; а за плечами висела сумка, в которой он носил при себе св. Евангелие. Ношение креста и Евангелия имело, конечно, глубокий смысл. По подражанию древним святым, о. Серафим носил вериги на обоих плечах, и к ним были привешены кресты: одни спереди в 20 ф., другие сзади в 8 ф. каждый, и ещё железный пояс. И эту тяжесть старец носил во всё время своего пустынножительства. В морозы он накладывал на грудь чулок или тряпку, а в баню никогда не ходил. Видимые его подвиги состояли из молитвословий, чтения книг, телесных трудов, соблюдения правил великого Пахомия и т.д. В холодную пору он топил келию, колол и рубил дрова, но иногда добровольно переносил холод и мороз. Летом он возделывал гряды на своём огороде и удабривал землю, собирал мох с болот. Во время подобной работы он ходил иногда без одежды, перепоясав лишь чресла свои, и насекомые жестоко уязвляли тело его, отчего оно опухало, синело по местам и запекалось кровью. Старец добровольно терпел эти язвы Господа ради, руководствуясь примерами подвижников древнего времени. На грядах, удобрённых мхом, о. Серафим сажал семенами лук и другие овощи, которыми он питался летом. Телесный труд порождал в нём благодушное состояние, и о. Серафим работал с пением молитв, тропарей и канонов.
Провождая жизнь в уединении, трудах, чтении и молитве, о. Серафим соединял с этим пост и строжайшее воздержание. По началу своего поселения в пустыне он питался хлебом, более всего чёрствым и сухим; хлеб, обыкновенно, он брал с собою по воскресеньям на целую неделю. Есть сказание, что из этой недельной порции хлеба часть уделял он пустынным животным и птицам, которые были приласканы старцем, очень любили его и посещали место его молитвословия. Также он употреблял овощи, добываемые трудами рук его в пустынном огороде. С тем и устроен был огород сей, чтобы ему не обременить «ничим же» обители и, по примеру великого подвижника Ап. Павла, питаться, «делающе своими руками» (1 Кор. 4, 12). Впоследствии времени он приучил своё тело к такому воздержанию, что не стал вкушать хлеба насущного, а, по благословению настоятеля Исаии, питался одними овощами своего огорода. Это были картофель, свёкла, лук и трава, называемая снить. В течение же первой недели Великого поста он вовсе не принимал пищи до причащения Святых Таин в субботу. Ещё через несколько времени воздержание и постничество о. Серафима дошли до неимоверной степени. Совсем переставши брать хлеб из обители, он жил без всякого содержания от неё в течение более двух лет с половиною. Братия, удивляясь, недоумевала, чем мог питаться старец во всё это время, не только летом, но и зимою. Он же тщательно укрывал свои подвиги от воззрения людей.
По будням, спасаясь в пустыне, о. Серафим накануне праздников и дней воскресных являлся в обитель, слушал вечерню, всенощное бдение и за раннею литургиею в больничной церкви святых Зосимы и Савватия причащался Святых Христовых Таин. Затем, до вечерни, он принимал в монастырской келии приходивших кнему, по нуждам духовным, из монастырской братии. Во время вечерни, когда братия оставляла его, он, взяв с собою хлеба на неделю, удалялся в свою пустыню. Всю первую неделю Великого поста он проводил в обители. В эти дни он говел, исповедывался и причащался Св. Таин. Духовником его с давнего времени был строитель - старец Исаия.
Так проводил старец дни свои в пустыне. Другие пустынножители имели при себе по одному ученику, которые и служили им. О. Серафим жил в совершенном одиночестве. Некоторые из Саровской братии пытались сожительствовать с о. Серафимом и были приняты им; но ни один из них не мог вынести трудностей пустыннического жития: ни в ком не нашлось столько нравственной крепости, чтобы явиться в качестве ученика подражателем подвигов о. Серафима. Благочестивые попытки их, принося пользу душе, не увенчались успехом; и те, которые поселялись было с о. Серафимом, возвращались опять в обитель. Посему, хотя после кончины о. Серафима нашлись некоторые люди, дерзновенно объявлявшие себя его учениками, но при его жизни они, в строгом смысле, учениками не были, и название «Серафимов ученик» в то время не существовало . «В пребывание его в пустыне,- говорили тогдашние Саровские старцы,- вся братия была его учениками».
Также многие из Саровской братии временно приходили к нему в пустыню. Одни просто посещали его, а другие являлись по нужде в советах и наставлениях. Старец хорошо различал людей. От некоторых он удалялся, желая сохранить молчание, а имеющим нужды до него не отказывал в духовной пище, с любовью руководствуя их к истине, добродетели и благоустроению жизни. Из постоянных посетителей о. Серафима известны: схимонах Марк и иеродиакон Александр, также спасавшиеся в пустыне. Первый бывал у него два раза в месяц, а последний - однажды. О. Серафим охотно беседовал с ними о разных душеспасительных предметах.
Видя столь искреннее, усердное и, поистине, высокое подвижничество старца о. Серафима, диавол, исконный враг всякого добра, вооружился против него разными искушениями. По своей хитрости, начиная с легчайших, он сперва наводил на подвижника разные «страхования». Так, по сказанию одного почтенного летами иеромонаха Саровской пустыни, однажды во время молитвы он услышал вдруг за стенами келии вой зверя; потом, точно скопище народа, начали ломать дверь келии, выбили у двери косяки и бросили к ногам молящегося старца претолстый кряж (отрубок) дерева, который восемью человеками с трудом был вынесен из келии. В другие разы и днём, особенно же ночью, во время стояния на молитве, ему видимо вдруг представлялось, что келия его разваливается на четыре стороны и что к нему со всех сторон рвутся страшные звери с диким и яростным рёвом и криком. Иногда вдруг являлся пред ним открытый гроб, из которого вставал мертвец.
Так как старец не поддавался страхованиям, диавол воздвигал на него жесточайшие нападения. Так, он, по Божию попущению, поднимал тело его на воздух и оттуда с такою силою ударял об пол, что, если бы не Ангел-Хранитель, самые кости от таких ударов могли бы сокрушиться. Но и этим не одолел старца. Вероятно, при искушениях, он духовным оком своим, проникавшим в горний мир, видел самих злых духов. Может быть, духи злобы и сами видимо в телесных образах являлись ему, как и другим подвижникам.
Духовное начальство знало о. Серафима и понимало, как полезно было бы для многих сделать такого старца аввою, настоятелем где-нибудь в обители. Открылось место архимандрита в городе Алатыре. О. Серафима предназначили было туда настоятелем монастыря с возведением в сан архимандрита. В прошлом и в текущем столетиях Саровская пустынь не раз давала из своей братии хороших настоятелей в другие обители. Но старец Серафим убедительнейше просил тогдашнего Саровского настоятеля Исаию отклонить от него это назначение. Строителю Исаии и братии Саровской жаль было отпустить от себя старца Серафима, усердного молитвенника и мудрого наставника. Желания обеих сторон сошлись вместе: все стали просить другого иеромонаха из Сарова же, старца Авраамия, принять на себя звание архимандрита в Алатырский монастырь, и брат, единственно из повиновения, принял на себя это звание.
Во всех искушениях и нападениях на о. Серафима диавол имел целью удалить его из пустыни. Однако же все усилия врага остались безуспешны: он был побеждён, отступил со стыдом от своего победителя, но в покое его не оставил. Изыскивая новые меры к удалению старца из пустыни, злой дух начал воевать против него через злых людей. 12-го сентября 1804 года подошли к старцу три неизвестных ему человека, одетые по-крестьянски. Отец Серафим в это время рубил дрова в лесу. Крестьяне, нагло приступив к нему, требовали денег, говоря, что «к тебе ходят мирские люди и деньги носят». Старец сказал: «Я ни от кого ничего не беру». Но они не поверили. Тогда один из пришедших кинулся на него сзади, хотел свалить его на землю, но вместо того сам упал. От этой неловкости злодеи несколько оробели, однако же не хотели отступить от своего намерения. О. Серафим имел большую физическую силу и, вооружённый топором, мог бы не без надежды обороняться. Эта мысль и мелькнула было мгновенно в его уме. Но он вспомнил при сём слова спасителя: «Вси бо приемши нож ножем погибнут» (Мф. 26, 52), не захотел сопротивляться, спокойно опустил на землю топор и сказал, кротко сложивши крестообразно руки на груди: «Делайте, что вам надобно». Он решился претерпеть всё безвинно, Господа ради.
Тогда один из крестьян, поднявши с земли топор, обухом так крепко ударил о. Серафима в голову, что у него изо рта и ушей хлынула кровь. Старец упал на землю и пришёл в беспамятство. Злодеи тащили его к сеням келии, по дороге яростно продолжая бить, как звероловную добычу, кто обухом, кто деревом, кто своими руками и ногами, даже поговаривали о том, не бросить ли старца в реку?.. А как увидели, что он уже был точно мёртвый, то верёвками связали ему руки и ноги и, положив в сенях, сами бросились в келию, воображая найти в ней несметные богатства. В убогом жилище они очень скоро всё перебрали, пересмотрели, разломали печь, пол разобрали, искали-искали и ничего для себя не нашли; видели только у него св. икону, да попалось несколько картофеля. Тогда совесть сильно заговорила у злодеев, в сердце их пробудилось раскаяние, что напрасно, без всякой пользы даже для себя, избили благочестивого человека; какой-то страх напал на них, и они в ужасе убежали.
Между тем, о. Серафим от жестоких смертных ударов едва мог прийти в чувство, кое-как развязал себя, поблагодарил Господа, что сподобился ради Его понести раны безвинно, помолился, чтобы Бог простил убийц и, проведши ночь в келии в страданиях, на другой день с большим трудом, однако же сам, пришёл в обитель во время самой литургии. Вид его был ужасен! Волосы на бороде и голове были смочены кровью, смяты, спутаны, покрыты пылью и сором; лице и руки избиты; вышиблено несколько зубов; уши и уста запеклись кровью; одежда измятая, окровавленная, засохла и по местам пристала к ранам. Братия, увидев его в таком положении, ужаснулась и спрашивала: что с ним такое случилось? Ни слова не отвечая, о. Серафим просил пригласить к себе настоятеля о. Исаию и монастырского духовника, которым в подробности и рассказал всё случившееся. И настоятель, и братия глубоко опечалены были страданиями старца. Таким несчастием о. Серафим вынужден был остаться в монастыре для поправления здоровья. Диавол, воздвигший злодеев, по-видимому, торжествовал теперь победу над старцем, воображая, что навсегда изгнал его из пустыни.
Первые восемь суток были для больного очень тяжки: не принимая ни пищи, ни воды, он не имел и сна от нестерпимой боли. В монастыре не надеялись, чтобы он пережил свои страдания. Настоятель, старец Исаия, на седьмой день болезни, не видя перелома к лучшему, послал в Арзамас за врачами. Освидетельствовавши старца, врачи нашли болезнь его в следующем состоянии: голова у него была проломлена, рёбра перебиты, грудь оттоптана, всё тело по разным местам покрыто смертельными ранами. Удивлялись они, как это старец мог остаться в живых после таких побоев. По старинной методе лечения врачи считали необходимым открыть кровь больному. Настоятель, зная, что больной и без того много потерял её от ран, не соглашался на эту меру, но, по настоятельному убеждению консилиума врачей, решился предложить о том о. Серафиму. Консилиум опять собрался в келии о. Серафима. Он состоял из трёх врачей; с ними было три подлекаря. В ожидании настоятеля, они опять осмотрели больного, долго на латинском языке рассуждали между собою и положили: пустить кровь, обмыть больного, к ранам приложить пластырь, а в некоторых местах употребить спирт. Согласились также насчёт того, что помощь необходимо подать как можно скорее. О. Серафим с глубокою признательностью в сердце примечал их внимательность и попечение о себе.
Когда всё это происходило, кто-то вдруг крикнул: «Отец настоятель идёт, идёт отец настоятель!» В эту минуту о. Серафим уснул; сон его был краткий, тонкий и приятный. Во сне увидел он дивное видение: подходит к нему с правой стороны постели Пресвятая Богородица в царской порфире, окружённая славою. За Нею следовали свв. Апостолы Пётр и Иоанн Богослов. Остановясь у одра, Пресвятая Дева перстом правой руки показала на больного и, обратясь Пречистым Ликом Своим в ту сторону, где стояли врачи, произнесла: «Что вы трудитесь?» Потом опять, обратясь лицом к старцу, сказала: «Сей от рода Нашего » - и кончилось видение, которого присутствующие не подозревали.
Когда вошёл настоятель, больной опять пришёл в сознание. Отец Исаия с чувством глубокой любви и участия предложил ему воспользоваться советами и помощью врачей. Но больной, после стольких забот о нём, при отчаянном состоянии здоровья своего, к удивлению всех, отвечал, что он не желает теперь пособия от людей, прося отца настоятеля предоставить жизнь его Богу и Пресвятой Богородице, Истинным и Верным Врачам душ и телес. Нечего было делать, оставили старца в покое, уважая его терпение и удивляясь силе и крепости веры. Он же от дивного посещения исполнился неизречённой радости, и сия радость небесная продолжалась часа четыре. Потом старец успокоился, вошёл в обыкновенное состояние, почувствовав облегчение от болезни; сила и крепость стали возвращаться к нему; встал он с постели, начал немного ходить по келии и вечером, в девятом часу, подкрепился пищею, вкусил немного хлеба и белой квашеной капусты. С того же дня он опять стал понемногу предаваться духовным подвигам.
Ещё в прежнее время о. Серафим, занимаясь однажды работами в лесу, при порубе дерева был придавлен им и от этого обстоятельства потерял свою природную прямоту и стройность, сделался согбенным. После нападения разбойников от побоев, ран и болезни согбенность ещё больше увеличилась. С этого времени он начал ходить, подкрепляясь топориком, мотыкою или палкою. Так, эта согбенность, это уязвление в пяту, служили всю жизнь венцом победы великого подвижника над диаволом.
Со дня болезни старец Серафим провёл в монастыре, не видя своей пустыни, около пяти месяцев. Когда здоровье возвратилось к нему, когда он почувствовал себя опять крепким к прохождению пустыннической жизни, то просил настоятеля Исаию снова отпустить его из монастыря в пустынь. Настоятель же, по внушению братии и сам, искренне жалея старца, упрашивал было его остаться навсегда в монастыре, представляя возможным повторение подобных крайне несчастных случаев. Отец Серафим отвечал, что ни во что вменяет такие нападения и готов, подражая свв. мученикам, страдавшим за имя Господне, даже до смерти перенести всякие оскорбления, какие бы ни случились. Уступая христианской неустрашимости духа и любви к пустынножительству, о. Исаия благословил желание старца, и старец Серафим снова возвратился в свою пустынную келию.
С новым поселением старца в пустыне диавол претерпел совершеннейшее поражение. Крестьяне, избившие старца, были найдены; они оказались крепостными людьми помещика Татищева, Ардатовского уезда, из села Кременок. Но о. Серафим не только простил их самих, но и упрашивал настоятеля обители не взыскивать с них, а затем такую же просьбу написал помещику. Все были до такой степени возмущены поступком этих крестьян, что казалось невозможным простить их, а о. Серафим настаивал на своём: «В противном случае,- говорил старец,- я оставлю Саровскую обитель и удалюсь в другое место». Строителю же, о. Исаии, своему духовнику, он говорил, что лучше его удалили бы из обители, нежели нанесли крестьянам какое-либо наказание. О. Серафим представил отомщение Господу Богу. Гнев Божий действительно настиг этих крестьян: в непродолжительном времени пожар истребил жилища их. Тогда они пришли сами просить у о. Серафима, со слезами раскаяния, прощения и святых его молитв.
Старец о. Исаия очень почитал и любил о. Серафима, а также дорожил его беседами; поэтому он, когда был свеж, бодр и наслаждался здоровьем, нередко сам ходил в пустынь к о. Серафиму. В 1806 году Исаия, по старости лет и от трудов, понесённых для спасения себя и братии, сделался особенно слаб здоровьем и, по собственному прошению, уволился от обязанности и звания настоятеля. Жребий занять его место в обители, по общему желанию братии, пал на о. Серафима. Вот уже второй раз старец избирается на начальственные должности по монастырям, но и на этот раз, по своему смирению и из крайней любви к пустыне, он отказался от предлагаемой почести. Тогда голосом всей братии настоятелем избран был старец Нифонт, исполнявший до того времени послушание казначея.
Старец о. Серафим после смерти строителя Исаии не изменил прежнего рода жизни и остался жить в пустынке. Он только принял на себя ещё больший труд, а именно, молчальничество . К посетителям он более не выходил. Если ему самому случалось неожиданно встретить кого в лесу, старец падал ниц лицом и до тех пор не поднимал глаз, пока встретившийся не проходил мимо. Таким образом он безмолвствовал в продолжении трёх лет и некоторое время перестал посещать обитель по воскресным и праздничным дням. Один из послушников носил ему и пищу в пустынь, особенно в зимнее время, когда у о. Серафима не было своих овощей. Пища приносилась однажды в неделю, в день воскресный. Трудно было назначенному иноку совершать это послушание в зимнее время, так как в пустынку о. Серафима дороги не было. Бывало, бредёт он во время вьюги по снегу, утопая в нём по колена, с недельным запасом в руках для старца-молчальника. Вошедши в сени, он произносил молитву, а старец, сказавши про себя: «Аминь», отворял дверь из келии в сени. Сложив руки на груди крестообразно, он становился у двери, потупив лицо долу, на землю; сам ни благословит брата, ни даже взглянет на него. А пришедший брат, помолившись, по обычаю, и поклонившись старцу в ноги, полагал пищу на лоточек, лежавший на столе в сенях. Со своей стороны, старец клал на лоточек же или малую частицу хлеба, или немного капусты. Пришедший брат внимательно замечал это. Этими знаками старец безмолвно давал знать, чего принести ему в будущее воскресение: хлеба или капусты. И опять пришедший брат, сотворив молитву, кланялся старцу в ноги и, испросив молитв его о себе, возвращался в обитель, не услыхав от о. Серафима ни единого слова. Всё это были только видимые, наружные знамения молчальничества. Сущность же подвига состояла не в наружном удалении от общительности, но в безмолвии ума, отречении от всяких житейских помыслов для чистейшего посвящения себя Господу.
1 Августа -память преподобного Серафима Саровского, Чудотворца Имя преподобного отца Серафима Саровского широко славится по всей Руси. Он родился 19-го июля 1759 года в Курске в семье местного купца Исидора Мошнина и Агафии.; во святом крещении наречен был Прохором. В 7 лет
Из книги Жития Святых - месяц январь автора Ростовский Димитрий Из книги Путь моей жизни. Воспоминания Митрополита Евлогия(Георгиевского), изложенные по его рассказам Т.Манухиной автора Георгиевский Митрополит Евлогий Из книги Летопись Серафимо-Дивеевского монастыря автора Чичагов СерафимЦерковь Преподобного Серафима Саровского (Париж)В 1932 году, когда галлиполийцы перенесли свою церковь из 15-го аррондисмана в 16-й (на rue de la Faisanderie), священник О.П.Бирюков, вскоре покинувший галлиполийцев, задумал с группой друзей вновь открыть церковь на прежнем месте (на rue
Из книги Жития Святых (все месяцы) автора Ростовский ДимитрийЖитие преподобного Серафима, Саровского чудотворца Серафимо-Дивеевский монастырь, 1903 Батюшка о. Серафим поступил в Саровскую пустынь в 1778-м году, 20-го ноября, накануне Введения Пресвятой Богородицы во храм и поручен был в послушание старцу иеромонаху Иосифу. Родиной его
Из книги Вам поможет Серафим Саровский автора Гурьянова Лилия СтаниславовнаЖитие преподобного отца нашего Серафима Саровского Преподобный Серафим старец Саровский, родом был из Курска и происходил от благочестивых и состоятельных родителей, по фамилий Мошниных, принадлежавших к именитому купеческому сословию города; он родился 19-го июля 1759
Из книги Творения автора Мечев СергийДивное Дивеево. Свято-Троицкий Серафимо-Дивеевский женский
Из книги Великие монастыри. 100 святынь православия автора Мудрова Ирина АнатольевнаСвято-Троицкий Серафимо-Дивеевский женский монастырь История обителиЭту обитель принято называть Четвертым Уделом Божией Матери на земле.В 44 году после Рождества Христова святые апостолы решили кинуть жребий, кому в какую страну отправиться для проповеди Евангелия.
Из книги Православные старцы. Просите, и дано будет! автора Карпухина Виктория9. День памяти преподобного Серафима Саровского Во имя Отца и Сына и Святаго Духа!Мы пришли сегодня творить память святого угодника Божия преподобного Серафима, величать его как того, кто боролся с миром, как инок.Нам нужно помнить в этот день о том, что происходит в наших
Из книги Ввысь к небесам [История России в рассказах о святых] автора Крупин Владимир НиколаевичСвято-Троицкий Серафимо-Дивеевский женский монастырь Россия, Нижегородская обл., Дивеевский р-н, пос. Дивеево.Четвертый удел Пресвятой Богоматери. Около 1758 года прибыла в Киев богатая рязанская помещица Агафья Семеновна Мельгунова. В молодых годах (менее 30 лет) она
Из книги Чудодейственная сила материнской молитвы автора Михалицын Павел Евгеньевич Из книги Настоящая помощь в трудный час [Николай Чудотворец, Матрона Московская, Серафим Саровский] автора Михалицын Павел ЕвгеньевичСвято-Троицкий Серафимо-Дивеевский монастырь Основан как женская община дворянкой Мельгуновой. После смерти мужа приняла постриг с именем Александра и, увидев во сне Божию Матерь, указавшую ей на Дивеево, стала строить здесь на свои средства храм во имя Казанской Иконы
Из книги Почитание святых автора Михалицын Павел ЕвгеньевичЧудеса преподобного Серафима Саровского Исцеление на источнике преподобного Серафима и удивительное обращение мужа к Богу Дорогие сестры Дивеевской обители! Разрешите мне сообщить об исцелении, которое я получила после купания в источнике батюшки Серафима. В начале
Из книги автораЖитие преподобного Серафима Саровского Благочестивые родители Преподобный Серафим Саровский родился 19 июля 1759 (по другим данным – 1754) года в древнем Курске, в именитой купеческой семье Исидора и Агафии Мошниных. Во Святом Крещении был наречен Прохором в честь апостола
Из книги автораКраткое житие преподобного Серафима, Саровского чудотворца Преподобный Серафим Саровский (в миру Прохор Мошнин), великий подвижник Русской Церкви, родился 19 июля 1759 г. Родители преподобного, Исидор и Агафия Мошнины, были жителями Курска. Исидор был купцом и брал подряды
Историческая справка
Серафим Саровский (в миру Прохор Сидорович Мошнин), преподобный, старец-пустынножитель и затворник. Один из самых почитаемых святых в Русской православной церкви.
Родился в городе Курске в 1759 году. В 1778 году поступил в число послушников Саровской пустыни. Пройдя за 8 лет все степени монастырского искуса, был пострижен в монашество и назван Серафимом; в 1793 рукоположен в иеромонаха. Добровольно удаляясь в пустыню, проводит все время в строгом посте, в трудах и в молитве. Затем наложил на себя трехлетнее молчальничество, позже затворничество. По выходе из затвора начал принимать страждущих, утешать и исцелять их. В некоторые праздники к нему приходило по несколько тысяч человек. Серафим Саровский приложил особые усилия к устроению и расширению Дивеевской женской общины, образовав особую Серафимо-Девеевскую общину. Труды его простирались и на устройство Ардатовской женской обители и зеленогорской общины.
19 июля 1903 года последовало открытие его мощей. Он был причислен к лику святых через 70 лет после кончины. Чин канонизации совершен был в Сарове при большом стечении народа и в присутствии царя Николая II. Мощи его были открыты для поклонения в Саровской пустыни.
В 20-х годах обитель закрыли, а мощи были вывезены в Ардатов, где и исчезли. Только в 1991 году они были обнаружены в фондах Государственного музея истории религии, расположенного в Казанском соборе Санкт-Петербурга. Летом того же года они были доставлены крестным ходом на Нижегородскую землю в Серафимо-Дивеевский монастырь.
Преподобныи Серафим Саровский, великий подвижник Русской Церкви, родился 19 июля 1759 года. Родители преподобного, Исидор и Агафия Мошнины, были жителями Курска. Исидор был купцом и брал подряды на строительство зданий, а в конце жизни начал постройку собора в Курске, но скончался до завершения работ. Младший сын Прохор остался на попечении матери, воспитавшей в сыне глубокую веру. После смерти мужа Агафия Мошнина, продолжавшая постройку собора, взяла однажды туда с собой Прохора, который, оступившись, упал с колокольни вниз. Господь сохранил жизнь будущего светильника Церкви: испуганная мать, спустившись вниз, нашла сына невредимым. Юный Прохор, обладая прекрасной памятью, вскоре выучился грамоте. Он с детства любил посещать церковные службы и читать своим сверстникам Священное Писание и Жития святых, но больше всего любил молиться или читать Святое Евангелие в уединении. Как-то Прохор тяжело заболел, жизнь его была в опасности. Во сне мальчик увидел Божию Матерь, обещавшую посетить и исцелить его. Вскоре через двор усадьбы Мошниных прошел крестный ход с иконой Знамения Пресвятой Богородицы; мать вынесла Прохора на руках, и он приложился к святой иконе, после чего стал быстро поправляться. Слева, на фотографии, место падения Прохора с колокольни.
Еще в юности у Прохора созрело решение всецело посвятить жизнь Богу и уйти в монастырь. Благочестивая мать не препятствовала этому и благословила его на иноческий путь распятием, которое преподобный всю жизнь носил на груди. Прохор с паломниками отправился пешком из Курска в Киев на поклонение Печерским угодникам. Схимонах старец Досифей, которого посетил Прохор, благословил его идти в Саровскую пустынь и спасаться там. Вернувшись ненадолго в родительский дом, Прохор навсегда простился с матерью и родными. 20 ноября 1778 года он пришел в Саров, где настоятелем тогда был мудрый старец, отец Пахомий. Он ласково принял юношу и назначил ему в духовники старца Иосифа. Под его руководством Прохор проходил многие послушания в монастыре: был келейником старца, трудился в хлебни, просфорне и столярне, нес обязанности пономаря, и все исполнял с ревностью и усердием, служа как бы Самому Господу. Постоянной работой он ограждал себя от скуки - этого, как позже он говорил, "опаснейшего искушения для новоначальных иноков, которое врачуется молитвой, воздержанием от празднословия, посильным рукоделием, чтением Слова Божия и терпением, потому что рождается оно от малодушия, беспечности и празднословия".
Уже в эти годы Прохор, по примеру других монахов, удалявшихся в лес для молитвы, испросил благословение старца в свободное время тоже уходить в лес, где в полном одиночестве творил Иисусову молитву. Через два года послушник Прохор заболел водянкой, тело его распухло, он испытывал тяжкие страдания. Наставник, отец Иосиф, и другие старцы, любившие Прохора, ухаживали за ним. Болезнь длилась около трех лет, и ни разу никто не услышал от него слова ропота. Старцы, опасаясь за жизнь больного, хотели вызвать к нему врача, однако Прохор просил этого не делать, сказав отцу Пахомию: "Я предал себя, отче святый, Истинному Врачу душ и телес - Господу нашему Иисусу Христу и Пречистой Его Матери...", и желал, чтобы его причастили Святых Таин. Тогда же Прохору было видение: в несказанном свете явилась Матерь Божия в сопровождении святых апостолов Петра и Иоанна Богослова. Указав рукой на больного, Пресвятая Дева сказала Иоанну: "Сей - от рода нашего". Затем она коснулась жезлом бока больного, и тотчас жидкость, наполнявшая тело, стала вытекать через образовавшееся отверстие, и он быстро поправился. Вскоре на месте явления Божией Матери была построена больничная церковь, один из приделов которой был освящен во имя преподобных Зосимы и Савватия Соловецких. Престол для придела преподобный Серафим соорудил своими руками из кипарисового дерева и всегда приобщался Святых Таин в этой церкви.
Пробыв восемь лет послушником в Саровской обители, Прохор принял иноческий постриг с именем Серафим, столь хорошо выражавшим его пламенную любовь ко Господу и стремление ревностно Ему служить. Через год Серафим был посвящен в сан иеродиакона. Горя духом, он ежедневно служил в храме, непрестанно совершая молитвы и после службы. Господь сподобил преподобного благодатных видений во время церковных служб: неоднократно он видел святых Ангелов, сослужащих братии. Особенного благодатного видения преподобный сподобился во время Божественной литургии в Великий Четверг, которую совершали настоятель отец Пахомий и старец Иосиф. Когда после тропарей преподобный произнес "Господи, спаси благочестивыя" и, стоя в царских вратах, навел орарь на молящихся с возгласом "и во веки веков", внезапно его осенил светлый луч. Подняв глаза, преподобный Серафим увидел Господа Иисуса Христа, идущего по воздуху от западных дверей храма, в окружении Небесных Бесплотных Сил. Дойдя до амвона, Господь благословил всех молящихся и вступил в местный образ справа от царских врат. Преподобный Серафим, в духовном восторге взирая на дивное явление, не мог ни слова проговорить, ни сойти с места. Его увели под руки в алтарь, где он простоял еще три часа, меняясь в лице от озарившей его великой благодати. После видения преподобный усилил подвиги: днем он трудился в обители, а ночи проводил в молитве в лесной пустынной келии.
В 1793 году, в возрасте 39 лет, преподобный Серафим был рукоположен в сан иеромонаха и продолжал служение в храме. После смерти настоятеля, отца Пахомия, преподобный Серафим, имея его предсмертное благословение на новый подвиг пустынножительство, взял также благословение у нового настоятеля - отца Исаии - и ушел в пустынную келию в нескольких километрах от монастыря, в глухом лесу. Здесь стал он предаваться уединенным молитвам, приходя в обитель лишь в субботу, перед всенощной и, возвращаясь к себе в келию после литургии, за которой причащался Святых Таин.
Преподобный проводил жизнь в суровых подвигах. Свое келейное молитвенное правило он совершал по уставу древних пустынных обителей; со Святым Евангелием никогда не расставался, прочитывая в течение недели весь Новый Завет, читал также святоотеческие и Богослужебные книги. Преподобный выучил наизусть много церковных песнопений и воспевал их в часы работы в лесу. Около келии он развел огород и устроил пчельник. Сам себе добывая пропитание, преподобный держал очень строгий пост, ел один раз в сутки, а в среду и пятницу совершенно воздерживался от пищи. В первую неделю Святой Четыредесятницы он не принимал пищи до субботы, когда причащался Святых Таин. Святой старец в уединении настолько иногда погружался во внутреннюю сердечную молитву, что подолгу оставался неподвижным, ничего не слыша и не видя вокруг. Навещавшие его изредка пустынники - схимонах Марк Молчальник и иеродиакон Александр, застав святого в такой молитве, с благоговением тихо удалялись, чтобы не нарушать его созерцания.
В летнюю жару преподобный собирал на болоте мох для удобрения огорода; комары нещадно жалили его, но он благодушно терпел это страдание, говоря: "Страсти истребляются страданием и скорбью, или произвольными, или посылаемыми Промыслом". Около трех лет преподобный питался только одной травой снитью, которая росла вокруг его келии. К нему все чаще стали приходить, кроме братии, миряне - за советом и благословением. Это нарушало его уединение. Испросив благословение настоятеля, преподобный преградил к себе доступ женщинам, а затем и всем остальным, получив знамение, что Господь одобряет его мысль о полном безмолвии. По молитве преподобного, дорогу в его пустынную келию преградили огромные сучья вековых сосен. Теперь только птицы, слетавшиеся во множестве к преподобному, и дикие звери посещали его. Преподобный из рук кормил медведя хлебом, когда из монастыря приносили ему хлеб.
Видя подвиги преподобного Серафима, враг рода человеческого вооружился против него и, желая принудить святого оставить безмолвие, решил устрашать его, но преподобный ограждал себя молитвой и силой Животворящего Креста. Диавол навел на святого "мысленную брань" - упорное продолжительное искушение. Для отражения натиска врага преподобный Серафим усугубил труды, взяв на себя подвиг столпничества. Каждую ночь он поднимался на огромный камень в лесу и молился с воздетыми руками, взывая: "Боже, милостив буди мне грешному". Днем же он молился в келлии, также на камне, который принес из леса, сходя с него только для краткого отдыха и подкрепления тела скудной пищей. Так молился преподобный 1000 дней и ночей.
Диавол, посрамленный преподобным, задумал умертвить его и наслал грабителей. Подойдя к святому, работавшему на огороде, разбойники стали требовать от него деньги. У преподобного в это время был в руках топор, он был физически силен и мог бы обороняться, но не захотел этого делать, вспомнив слова Господа: "Взявшие меч мечом погибнут" (Мф. 26, 52). Святой, опустив топор на землю, сказал: "Делайте, что вам надобно". Разбойники стали бить преподобного, обухом проломили голову, сломали несколько ребер, потом, связав его, хотели бросить в реку, но сначала обыскали келию в поисках денег. Все сокрушив в келии и ничего не найдя в ней, кроме иконы и нескольких картофелин, они устыдились своего злодеяния и ушли. Преподобный, придя в сознание, дополз до келии и, жестоко страдая, пролежал всю ночь.
Наутро с великим трудом он добрел до обители. Братия ужаснулись, увидев израненного подвижника. Восемь суток пролежал преподобный, страдая от ран; к нему были вызваны врачи, удивившиеся тому, что Серафим после таких побоев остался жив. Но преподобный не от врачей получил исцеление: Царица Небесная явилась ему в тонком сне с апостолами Петром и Иоанном. Коснувшись головы преподобного, Пресвятая Дева даровала ему исцеление.
После этого случая преподобному Серафиму пришлось провести около пяти месяцев в обители, а затем он опять ушел в пустынную келлию. Оставшись навсегда согбенным, преподобный ходил, опираясь на посох или топорик, однако своих обидчиков простил и просил не наказывать. После смерти настоятеля отца Исаии, бывшего с юности преподобного его другом, он взял на себя подвиг молчальничества, совершенно отрекаясь от всех житейских помыслов для чистейшего предстояния Богу в непрестанной молитве. Если святому в лесу встречался человек, он падал ниц и не вставал, пока прохожий не удалялся. В таком безмолвии старец провел около трех лет, перестав даже посещать обитель в воскресные дни.
Плодом молчания явилось для преподобного Серафима стяжание мира души и радости о Святом Духе. Великий подвижник так впоследствии говорил одному из монахов монастыря: "...радость моя, молю тебя, стяги дух мирен, и тогда тысячи душ спасутся около тебя".
Новый настоятель, отец Нифонт, и старшая братия обители предложили отцу Серафиму или по-прежнему приходить в монастырь по воскресеньям для участия в богослужении и причащения в обители Святых Таин, или вернуться в обитель. Преподобный избрал последнее, так как ему стало трудно ходить из пустыни в монастырь. Весной 1810 года он возвратился в обитель после 15 лет пребывания в пустыни. Не прерывая молчания, он к этому подвигу прибавил еще и затвор и, никуда не выходя и никого у себя не принимая, непрестанно находился в молитве и Богомыслии. В затворе преподобный Серафим приобрел высокую душевную чистоту и сподобился от Бога особых благодатных даров прозорливости и чудотворения. Тогда Господь поставил Своего избранника на служение людям в самом высшем монашеском подвиге старчестве.
25 ноября 1825 года Матерь Божия вместе с празднуемыми в этот день двумя святителями явилась в сонном видении старцу и повелела ему выйти из затвора и принимать у себя немощные души человеческие, требующие наставления, утешения, руководства и исцеления. Благословившись у настоятеля на изменение образа жизни, преподобный открыл двери своей келии для всех.
Старец видел сердца людей, и он, как духовный врач, исцелял душевные и телесные болезни молитвой к Богу и благодатным словом. Приходившие к преподобному Серафиму чувствовали его великую любовь и с умилением слушали ласковые слова, с которыми он обращался к людям: "радость моя, сокровище мое". Старец стал посещать свою пустынную келию и родник, называемый Богословским, около которого ему выстроили маленькую келейку. Выходя из келии, старец всегда нес за плечами котомку с камнями. На вопрос, зачем он это делает, святой смиренно отвечал: "Томлю томящего меня".
В последний период земной жизни преподобный Серафим особенно заботился о своем любимом детище - Дивеевской женской обители. Еще в сане иеродиакона он сопровождал покойного настоятеля отца Пахомия в Дивеевскую общину к настоятельнице монахине Александре, великой подвижнице, и тогда отец Пахомий благословил преподобного всегда заботиться о "Дивеевских сиротах". Он был подлинным отцом для сестер, обращавшихся к нему во всех своих духовных и житейских затруднениях. Ученики и духовные друзья помогали святому окормлять Дивеевскую общину - Михаил Васильевич Мантуров, исцеленный преподобным от тяжкой болезни и по совету старца принявший на себя подвиг добровольной нищеты.
Елена Васильевна Мантурова, одна из сестер Дивеевских, добровольно согласившаяся умереть из послушания старцу за своего брата, который был еще нужен в этой жизни; Николай Александрович Мотовилов, также исцеленный преподобным. Н. А. Мотовилов записал замечательное поучение преподобного Серафима о цели христианской жизни. В последние годы жизни преподобного Серафима один исцеленный им видел его стоявшим на воздухе во время молитвы. Святой строго запретил рассказывать об этом ранее его смерти. Все знали и чтили преподобного Серафима как великого подвижника и чудотворца.
За год и десять месяцев до своей кончины, в праздник Благовещения, преподобный Серафим еще раз сподобился явления Царицы Небесной в сопровождении Крестителя Господня Иоанна, апостола Иоанна Богослова и двенадцати дев, святых мучениц и преподобных. Пресвятая Дева долго беседовала с преподобным, поручая ему Дивеевских сестер. Закончив беседу, Она сказала ему: "Скоро, любимиче Мой, будешь с нами". При этом явлении, при дивном посещении Богоматери, присутствовала одна Дивеевская старица, по молитве за нее преподобного.
В последний год жизни преподобный Серафим стал заметно слабеть и говорил многим о близкой кончине. В это время его часто видели у гроба, стоявшего в сенях его келии и приготовленного им для себя. Преподобный сам указал место, где следовало похоронить его, - близ алтаря Успенского собора. 1 января 1833 года преподобный Серафим в последний раз пришел в больничную Зосимо-Савватиевскую церковь к литургии и причастился Святых Таин, после чего благословил братию и простился, сказав: "Спасайтесь, не унывайте, бодрствуйте, днесь нам венцы готовятся".
Второго января келейник преподобного, отец Павел, в шестом часу утра вышел из своей келии, направляясь в церковь, и почувствовал запах гари, исходивший из келлии преподобного; в келии святого всегда горели свечи, и он говорил: "Пока я жив, пожара не будет, а когда я умру, кончина моя откроется пожаром". Когда двери открыли, оказалось, что книги и другие вещи тлели, а сам преподобный стоял на коленях перед иконой Божией Матери в молитвенном положении, но уже бездыханный. Его чистая душа во время молитвы была взята Ангелами и взлетела к Престолу Бога Вседержителя, верным рабом и служителем Которого преподобный Серафим был всю жизнь.
Кроме дара прозорливости, Господь продолжал являть в старце Серафиме благодать исцеления недугов и болезней телесных. Так, 11 июня 1827 года исцелена была Александра, жена (Нижегородской губернии, Ардатовского уезда, села Елизарьева) дворового человека Варфоломея Тимофеева Лебедева. В то время этой женщине было 22 года, и она имела двух детей. 6-го апреля 1826 года, в день сельского праздника, она, возвратившись после литургии из церкви, пообедала и потом вышла за ворота прогуляться с мужем. Вдруг, Бог знает с чего, с нею сделалась дурнота, головокружение; муж едва мог довести её до сеней. Здесь она упала на пол. С нею началась рвота и ужасные судороги; больная помертвела и впала в совершенное беспамятство. Через полчаса, как бы пришедши в себя, она начала скрежетать зубами, грызть всё, что попадалось, и, наконец, уснула. Спустя месяц, эти болезненные припадки стали повторяться с нею ежедневно, хотя не всякий раз в одинаково сильной степени.
Сначала больную лечил домашний сельский лекарь Афанасий Яковлев, но предпринимаемые им средства не имели никакого успеха. Потом возили Александру на Илевский и Вознесенский железные заводы – там был иностранный доктор; он взялся лечить её, давал разные медикаменты, но, не видя успеха, отказался от дальнейшего лечения и советовал ещё съездить в Выксу, на чугунные заводы. «В Выксе же,– по описанию мужа больной,– доктор был иностранец с большою привилегиею ». По доброму согласию с управляющим, который принимал участие в больной, Выксинский доктор истощил всё своё внимание, познания и искусство и, наконец, дал такой совет: «Теперь вы положитесь на волю Всевышнего и просите у него помощи и защиты; из людей же никто вас вылечить не сможет». Такой конец лечения очень опечалил всех, и больную поверг в отчаяние.
В ночь на 11-е июня 1827 года больная увидела сон: явилась ей незнакомая женщина, весьма старая, со впалыми глазами, и сказала: «Что ты страждешь и не ищешь себе врача?» Больная испугалась и, положивши на себя крестное знамение, начала читать молитву св. Кресту: «Да воскреснет Бог и расточатся врази Его...» Явившаяся отвечала ей: «Не убойся меня, я такой же человек, только теперь не сего света, а из царства мёртвых. Встань с одра своего и поспеши скорее в Саровскую обитель к о. Серафиму: он тебя ожидает к себе завтра и исцелит тебя». Больная осмелилась спросить её: «Кто ты и откуда?» Явившаяся отвечала: «Я из Дивеевской общины, первая тамошняя настоятельница Агафия». На другой день утром родные запрягли пару господских лошадей и поехали в Саров. Только больную невозможно было везти шибко: беспрестанно делались с нею обмороки и судороги. Сарова достигла больная уже после поздней литургии, во время трапезы братии. Отец Серафим затворился и никого не принимал, но больная, приблизившись к его келии, едва успела сотворить молитву, как о. Серафим вышел к ней, взял её за руки и ввёл в свою келию. Там он накрыл её епитрахилью и тихо произнёс молитвы ко Господу и Пресвятой Богородице; потом он напоил больную св. Богоявленскою водою, дал ей частицу св. антидора да три сухарика и сказал: «Каждые сутки принимай по сухарю со св. водою, да ещё: сходи в Дивеево на могилу рабы Божией Агафии, возьми себе земли и сотвори на сём месте, сколько можешь, поклонов: она (Агафия) о тебе сожалеет и желает тебе исцеления». Потом прибавил: «Когда тебе будет скучно, ты помолись Богу и скажи: отче Серафиме! Помяни меня на молитве и помолися обо мне грешной, чтобы не впасть мне опять в сию болезнь от супостата и врага Божия». Тогда от болящей недуг отошёл ощутительно с великим шумом; она была здорова во всё последующее время и невредима. После этого недуга она родила ещё четырёх сынов и пять дочерей. Собственноручная запись о сём мужа исцелённой оканчивается следующим послесловием: «Имя о. Серафима мы и поднесь в нашем сердце глубоко сохраняем и на каждой панихиде поминаем его со своими родными».
9-го декабря 1826 года в Дивеевской общине, по приказанию о. Серафима, состоялась закладка мельницы, а летом, 7-го июля, она замолола.
В этом же 1827 году отец Серафим сказал постоянно приходившему к нему за приказаниями и распоряжениями Михаилу Васильевичу Мантурову: «Радость моя! Бедная-то общинка наша в Дивееве своей церкви не имеет, а ходить-то им в приходскую, где крестины да свадьбы, не приходится: ведь они девушки. Царице Небесной угодно, чтобы была у них своя к паперти же Казанской церкви пристроена, так как паперть эта достойна алтаря, батюшка! Ведь матушка Агафия Семёновна, стоя на молитве, всю токами слёз своего смирения омыла её; вот, радость моя, и выстрой ты храм этот Рождеству Сына Её Единородного – сиротам моим!» У Михаила Васильевича Мантурова хранились в неприкосновенности деньги от продажи имения, которые батюшка приказал спрятать до времени. Теперь настал час Михаилу Васильевичу отдать всё своё достояние Господу, и такие деньги были, несомненно, угодны Спасителю мира. Следовательно, Рождества Христова создалась на средства человека, принявшего на себя добровольно подвиг нищенства.
Насколько часто сёстры Дивеевские должны были первое время ходить к о. Серафиму работать и за продовольствием, которое он посылал им от себя из Сарова, видно, например, из повествования сестры Прасковьи Ивановны, впоследствии монахини Серафимы. Вновь поступающих он ещё заставлял чаще приходить других, чтобы преподать им духовное назидание. В праздник Сретения 1828–29 гг. он приказал сестре Прасковье Ивановне, как только что поступившей в обитель, дважды успеть прийти к нему и возвратиться. Следовательно, ей надо было пройти 50 вёрст и ещё провести время в Сарове. Она смутилась и сказала: «Не успею так, батюшка!» «Что ты, что ты, матушка,– ответил о. Серафим,– ведь день теперь продолжается 10 часов». «Хорошо, батюшка» – сказала Прасковья с любовью. Первый раз она пришла в келью к батюшке в монастырь, когда шла ранняя обедня. Батюшка отворил дверь и весело встретил её, назвав: радость моя! Посадил отдохнуть, накормил частичками просфоры со святою водою и потом дал нести в обитель к себе большой мешок с толокном и сухарями. В Дивеево она немного отдохнула и опять пошла в Саров. Служили вечерню, когда она вошла к батюшке, который в восторге приветствовал её, говоря: «Гряди, гряди, радость моя! Вот я накормлю тебя своею пищею». Посадил Прасковью и поставил перед нею большое блюдо пареной капусты с соком. «Это всё твоё» – сказал батюшка. Она начала есть и ощутила такой вкус, который её несказанно удивил. Потом из расспросов она узнала, что за трапезой не бывает этой пищи, и она была хороша, потому что батюшка сам по молитве своей приготовлял такую необыкновенную пищу. Однажды батюшка ей приказал работать в лесу, собирать дрова, и припас ей пищи. Часу в третьем дня он сам захотел поесть и говорит: «Поди-ка, матушка, в пустынку, там у меня на верёвочке висит кусочек хлеба, принеси его». Сестра Прасковья принесла. Батюшка посолил чёрствый хлеб, помочил его в холодной воде и начал кушать. Частицу он отделил Прасковье, но она не могла даже разжевать – так засох хлеб – и подумала: вот, какое терпит лишение батюшка. Отвечая ей на мысль, о. Серафим сказал: «Это, матушка, ещё хлеб насущный! А когда я был в затворе, то питался зелием, траву снить обливал горячею водою, так и вкушал; это пустынная пища, и вы её вкушайте». В другой раз сестра Прасковья Ивановна впала в искушение: начала малодушествовать, скучать, тосковать и задумала уйти из обители, но не знала, открыться ли батюшке? Вдруг он присылает за ней. Она входит смущённая и робкая. Батюшка начал рассказывать о себе и о своей жизни в монастыре, а затем прибавил: «Я, матушка, всю монастырскую жизнь прошёл и никогда, ниже мыслию, не выходил из монастыря». Повторяя ещё несколько раз это и приводя примеры из своего прошлого, он совершенно исцелил её, так что Прасковья Ивановна свидетельствует в своём повествовании, что в продолжение рассказа «все мои мысли понемногу успокоились, а когда кончил батюшка, так я почувствовала такое утешение, как будто больной член отрезан прочь ножом». В бытность Прасковьи Ивановны при батюшке в ближней пустынке к нему подошли Курские купцы, заехавшие в Саров с Нижегородской ярмарки. Перед прощанием они спросили батюшку: «Что прикажете сказать вашему братцу?» О. Серафим ответил: «Скажите ему, что я молю о нём Господа и Пречистую Его Матерь день и нощь». Они отошли, а батюшка, воздевши руки, с восторгом несколько раз повторил: «Нет лучше монашеского житья, нет лучше!» Однажды, когда Прасковья Ивановна работала у источника, к ней батюшка вышел со светлым сияющим лицом и в новом белом балахончике. Ещё издали воскликнул он: «Что я тебе, матушка, принёс!» – и подошёл к ней, держа в руках зелёную веточку с фруктами. Сорвав один, он вложил ей в уста, и вкус его был невыразимо приятен и сладок. Затем, вкладывая в уста ещё такой же фрукт, он произнёс: «Вкуси, матушка, это райская пища!» В то время года ещё не могли созреть никакие фрукты.
Старшая сестра в мельничной обители о. Серафима, Прасковья Семёновна, свидетельствовала много о батюшкиных милостях к сёстрам и, между прочим, рассказала, как страшно было ослушаться его. Однажды батюшка приказал ей, чтобы она приехала с отроковицей Марией Семёновной на двух лошадях за брёвнами. Они поехали прямо к батюшке в лес, где он их уже дожидался и приготовил на каждую лошадь по два тоненьких брёвнышка. Думая, что все четыре бревна может свезти одна лошадь, сёстры переложили дорогою эти брёвнышки на одну, а на другую лошадь взвалили большое, толстое бревно. Но лишь тронулись они с места, как лошадь эта упала, захрипела и начала околевать. Сознавая себя виновными, что они поступили против благословения батюшки, они, упав на колени, тут же, в слезах, заочно начали просить прощения, а затем скинули толстое бревно и разложили брёвнышки по-прежнему. Лошадь сама вскочила и так скоро побежала, что они едва-едва могли догнать её.
Батюшка о. Серафим постоянно исцелял своих сирот от разных болезней. Раз сестра Ксения Кузьминична страдала зубной болью, от которой не спала ночи, ничего не ела и изнемогла, так как приходилось днём работать. Сказали о ней старшей сестре Прасковье Семёновне; она послала Ксению к батюшке. «Как только он меня увидел,– рассказывала Ксения,– то и говорит: что это ты, радость моя, давно ко мне не пришла! Пойди к отцу Павлу, он тебя исцелит. – А я подумала: что это? Разве он сам не может меня исцелить? Но возражать не смела. Я отыскала отца Павла и сказала ему, что меня послал к нему батюшка. Он туго-натуго сжал мне лицо обеими руками и несколько раз провёл по щекам. И зубы затихли, как рукой сняло».
Сестра Евдокия Назарова также рассказывала, что, будучи молодой девицей, она страдала два года параличом рук и ног, и её привезли к батюшке о. Серафиму, который, увидав её, стал манить к себе. Её с большим трудом подвели к батюшке, но он дал ей в руки грабли и велел гресть сено. Тут почувствовала она, что с неё что-то спало, и она начала гресть, как здоровая. Одновременно работали у батюшки Прасковья Ивановна и Ирина Васильевна. Последние стали выговаривать ей, зачем она, такая больная, пришла с ними трудиться, но батюшка, уразумев духом мысли их, сказал им: «Примите её к себе в Дивеево, она будет вам прясть и ткать». Так трудилась она до вечерни. Батюшка накормил её обедом, и затем она дошла до дома совершенно здоровою.
Старица Варвара Ильинична также свидетельствовала об излечении её отцом Серафимом: «Он, кормилец мой, два раза исцелял меня,– говорила она. – В первый-то, я словно порченая была, а потом у меня очень болели зубы, весь рот был в нарывах. Я пришла к нему, он меня поставил поодаль от себя, а мне велел рот открыть; сильно дунул на меня, завязал платочком мне всё лицо, да тут же велел идти домой, а солнце-то было уже на закате. Я ничего не убоялась за его святою молитвою, ночью же пришла домой, а боль как рукой сняло. У батюшки я часто бывала. Он мне говаривал: «Радость моя! Ты будешь забвенная у всех». И доподлинно, бывало, приду к матушке Ксении Михайловне просить чего или из обуви, или одёжи, а она скажет: «Ты бы во время приходила и просила; ступай на поклоны». Всем даёт, а мне нет. Раз Татьяна Григорьевна что-то на меня оскорбилась и говорит: «Ах ты, забвенная!», а я вспомнила это слово батюшки, да как закричу, заплачу! Так и сбылось слово батюшки: всю свою жизнь я была у всех «забвенная». Раз мы с Акулиной Васильевной пришли к батюшке, долго что-то он говорил ей наедине, всё в чём-то убеждал, но, видно, она послушалась. Он вышел и говорит: «Вынь из моего ковчега (так называл свой гробик) сухарей». Навязал их целый узел, отдал Акулине, а другой узел мне; потом насыпал целый мешок сухарей, да и начал его бить палкою, а мы смеёмся, так и катаемся со смеху! Батюшка взглянет на нас, до ещё пуще его бьёт, а мы – знать, ничего не понимаем. Потом завязал батюшка, да и повесил на шею Аграфене и велел нам идти в обитель. После уже поняли, как эта сестра Акулина Васильевна вышла из обители и в миру терпела страшные побои. Она потом опять поступила к нам и скончалась в Дивеево. Я, как возвратилась в обитель, прямо пришла к матушке Ксении Михайловне, да сказала, что мы три ночи ночевали в Сарове. Она строго мне выговорила: «Ах, ты, самовольница! Как без благословения столько жила!» Я прошу прощения, говорю: батюшка нас задержал, и подаю ей сухари, что принесла. Она отвечает: «Коли батюшка оставил, так Бог простит. Только он дал их тебе к терпению». Так вскоре и вышло: на меня много наговорили матушке, и она меня выслала. Я всё плакала, да и пошла к батюшке Серафиму, всё ему рассказала; сама плачу, стою пред ним на коленях, а он смеётся, да так ручками сшибается. Стал молиться и приказал идти к своим девушкам на мельницу, к начальнице Прасковье Степановне. Она, по его благословению, и оставила меня у себя».– «Раз я прихожу к батюшке Серафиму в пустынку, а у него на лице мухи, а кровь ручьями бежит по щекам. Мне жаль его стало, хотела смахнуть их, а он говорит: «Не тронь их, радость моя, всякое дыхание да хвалит Господа!» Такой он терпеливец».
Великая старица, высокой жизни, Евдокия Ефремовна (монахиня Евпраксия) так говорила о гонениях, которые претерпевал о. Серафим: «То всем уж известно, как не любили Саровцы за нас батюшку о. Серафима; даже гнали и преследовали его за нас постоянно, много-много делая ему терпения и скорби! А он, родной наш, всё переносил благодушно, даже смеялся, и часто, сам зная это, шутил над нами. Прихожу я к батюшке-то, а он всем ведь при жизни-то своей сам питал и снабжал нас всегда с отеческою заботою, спрашивая: есть ли всё? Не надо ли чего? Со мною, бывало, да вот с Ксенией Васильевной и посылывал, больше мёду, холста, елею, свечей, ладану и вина красного для службы. Так-то и тут, пришла я, наложил он мне, по обыкновению, большую суму-ношу, так что насилу сам её с гробика-то поднял, индо крякнул, и говорит: «Во, неси, матушка, и прямо иди во святые ворота, никого не бойся!» Что это,– думаю,– батюшка-то, всегда, бывало, сам посылает меня мимо конного двора задними воротами, а тут вдруг прямо на терпение, да на скорбь-то святыми воротами посылает! А в ту пору в Сарове-то стояли солдаты и всегда у ворот на часах были. Саровские игумен и казначей с братиею больно скорбели на батюшку, что всё даёт-де нам, посылает; и приказали солдатам-то всегда караулить да ловить нас, особенно же меня им указали. Ослушаться батюшку я не смела и пошла, сама не своя, так и тряслась вся, потому что не знала, чего мне так много наложил батюшка. Только подошла я, это, к воротам, читаю молитву; солдаты-то, двое, сейчас тут-де меня за шиворот и арестовали. «Иди,– говорят,– к игумену!» Я и молю-то их, и дрожу вся; не тут-то было. «Иди,– говорят,– да и только!» Притащили меня к игумену в сенки. Его звали Нифонтом; он был строгий, батюшку Серафима не любил, а нас – ещё пуще. Приказал он мне, так сурово, развязать суму. Я развязываю, а руки-то у меня трясутся, так ходуном и ходят, а он глядит. Развязала, вынимаю всё... а там: старые лапти, корочки сломанные, отрубки да камни разные, и всё-то крепко так упихано. «Ах, Серафим, Серафим! – воскликнул Нифонт.– Глядите-ка, вот ведь какой, сам-то мучается, да и Дивеевских-то мучает!» – и отпустил меня. Так вот и в другой раз пришла я к батюшке, а он мне сумочку даёт же. «Ступай,– говорит,– прямо к святым воротам!» Пошла, остановили же меня и опять взяли и повели к игумену. Развязали суму, а в ней песок да камни! Игумен ахал-ахал, да отпустил меня. Прихожу, рассказала я батюшке, а он и говорит мне: «Ну, матушка, уж теперь в последний раз, ходи и не бойся! Уж больше трогать вас не будут!» И воистину, бывало, идёшь, и в святых воротах только спросят: чего несёшь? – «Не знаю, кормилец,– ответишь им,– батюшка послал». Тут же пропустят».
Чтобы видимо убедить всех, что Господу и Царице Небесной угодно, дабы о. Серафим занимался Дивеевской обителью, великий старец выбрал вековое дерево и помолился, чтобы оно преклонилось, в знак Божия определения. Действительно, на утро это дерево оказалось выворочено с громадным корнем при совершенно тихой погоде. Об этом дереве имеется множество записанных повествований сирот о. Серафима.
Так, Анна Алексеевна, одна из 12-ти первых сестёр обители, рассказывает следующее: «Была я тоже свидетельницею великого чуда с покойной сестрой обители, Ксенией Ильиничной Потехиной, впоследствии недолго бывшей начальницей нашей мельничной общинки, позже благочинной монастыря нашего, монахиней Клавдией. Приходит к батюшке Серафиму живописец Тамбовский, Саровский послушник Иван Тихонович. Долго толковал с ним батюшка, что напрасно блазнятся на него, что печётся он о нас; что это он делает не от себя, а по приказанию ему Самой Царицы Небесной. «Помолимся, – говорит батюшка Серафим.– Мню, что древу этому более ста лет...» – при этом он указал на дерево громадных размеров. «Простоит оно ещё много лет... Аще же я творю послушание Царицы Небесной,– преклонится древо сие в их сторону!..» – и указал на нас. «Так и знай,– продолжал о. Серафим,– что нет мне дороги оставлять их, хотя они и девушки! И если брошу я их, то и до Царя, пожалуй, дойдёт!» Приходим мы на другой день, а батюшка-то и показывает нам это самое здоровое и громадное дерево, точно бурею какою вывороченное со всеми своими корнями. И приказал батюшка, радостный, весь сияющий, разрубить дерево и отвезти к нам в Дивеево». (Корень его хранится доселе в кладбищенской церкви с прочими вещами о. Серафима.)
Настоятель Николо-Барковской пустыни, игумен Георгий, бывший гостинник Саровской пустыни Гурий, свидетельствует, что, пришедши однажды к старцу о. Серафиму в пустынку, нашёл его, что он перерубал сосну для дров, упавшую с корнем. По обычном приветствии, старец открыл об этой сосне, которую рубил, следующее: «Вот, я занимаюсь Дивеевскою общиною; вы и многие меня за это зазирали, что для чего я ими занимаюсь; вот, я вчерашний день был здесь, просил Господа для уверения вашего, угодно ли ему, что я ими занимаюсь? Если угодно Господу, то, в уверение того,– чтобы это дерево преклонилось. На этом дереве, от корня аршина полтора вышины, заметка была вырублена крестом. Я просил Господа сего уверения; вместе с тем, что если вы или кто о них попечётся, то будет ли угодно это Богу? Господь исполнил для вашего уверения: вот – дерево преклонилось. Почему я занимаюсь ими? Я о них имею попечение за послушание старцев строителя Пахомия и казначея Исаии, моих покровителей; они о них обещались пещись до кончины своей, а по кончине заповедали они, чтобы Саровская обитель вечно не оставляла их. А за что? Когда строился холодный соборный храм, денег не было в обители, и тогда странствовала вдова полковника, имя ей Агафия; она пришла сюда, и с нею три рабыни единомышленные. Эта Агафия, возжелав спастись близ старцев, избрала местом спасения село Дивеево, тут поселилась и сделала пожертвование деньгами на устройство собора; не знаю, сколько тысяч, но знаю только, что привезено было от неё три мешка денег: один был с золотыми, один с серебряными, а третий с медными, и были они полны оными-то деньгами. Собор и сооружён её усердием; вот, за что обещались о них вечно пещись и мне заповедывали. Вот, и я вас прошу: имейте о них попечение, ведь они жили тут двенадцать человек, а тринадцатая сама Агафия. Они трудились для Саровской обители, шили и обмывали бельё, а им из обители давали на содержание всю пищу; как у нас трапеза была, и у них такова же была. Это продолжалось долго, но батюшка игумен Нифонт это прекратил и отделил их от обители; по какому случаю, не знаю! Батюшка Пахомий и Исаия пеклись о них, но никогда в их распоряжения не входили, ни Пахомий, ни Иосиф; я и то не распоряжался ими, и никому нет дороги ими распоряжаться».
В столь трудное время для дивного старца о. Серафима его одобряла и укрепляла Царица Небесная. Вот что пишет по этому поводу протоиерей о. Василий Садовский: «Однажды (1830 г.), дня три спустя после праздника иконы Успения Божией Матери, пришёл я к батюшке Серафиму в Саровскую пустынь и нашёл его в келии без посетителей. Принял он меня весьма милостиво, ласково и, благословившись, начал беседу о богоугодном житии святых, как они от Господа сподоблялись дарований, чудных явлений, даже посещений Самой Царицы Небесной. И, довольно побеседовавши таким образом, он спросил меня: «Есть ли у тебя, батюшка, платочек?» Я ответил, что есть. «Дай его мне!» – сказал батюшка. Я подал. Он его разложил, стал класть из какой-то посудины пригоршнями сухарики в платок, которые были столь необыкновенно белы, что с роду я таких не видывал. «Вот, и у меня, батюшка, была Царица, так вот, после гостей-то и осталось!» – изволил сказать батюшка. Личико его до того сделалось божественно при этом и весело, что и выразить невозможно! Он наклал полный платочек и, сам завязав его крепко-накрепко, сказал: «Ну, гряди, батюшка, а придёшь домой, то самых этих сухариков покушай, дай своему подружью (так он всегда звал жену мою), потом поди в обитель и духовным-то своим чадам, каждой вложи сам в уста по три сухарика, даже и тем, которые близ обители живут в келиях: они все наши будут!» Действительно, впоследствии все поступили в обитель. По молодости лет, я и не понял, что Царица Небесная посетила его, а просто думал, не какая ли земная царица инкогнито была у батюшки, а спросить его не посмел, но потом сам угодник Божий уже разъяснил мне это, говоря: «Небесная Царица, батюшка, Сама Царица Небесная посетила убогого Серафима, и во! Радость-то нам какая, батюшка! Матерь-то Божия неизъяснимою благостию покрыла убогого Серафима. «Любимиче мой! – рекла Преблагословенная Владычица, Пречистая Дева.– Проси от меня, чего хощеши!» Слышишь ли, батюшка? Какую нам милость-то явила Царица Небесная!» – и угодник Божий весь сам так и просветлел, так и сиял от восторга. «А убогий-то Серафим,– продолжал батюшка,– Серафим-то убогий и умолил Матерь-то Божию о сиротах своих, батюшка! И просил, чтобы все, все в Серафимовой-то пустыне спаслись бы сироточки, батюшка! И обещала Матерь Божия убогому Серафиму сию неизреченную радость, батюшка! Только трём не дано, три погибнут, рекла Матерь Божия! – при этом светлый лик старца затуманился.– Одна сгорит, одну мельница смелет, а третья... (сколько ни старался я вспомнить, никак не могу; видно, уж так надо)».
Благодатная сестра Евдокия Ефремовна, удостоившаяся быть при следующем посещении Царицы Небесной о. Серафима, в 1831-м году, сообщила свой разговор с батюшкой о том же посещении, которое только что передал о. Василий:
«Вот, матушка,– сказал мне батюшка Серафим,– во обитель-то мою до тысячи человек соберётся, и все, матушка, все спасутся; я упросил, убогий, Матерь Божию, и соизволила Царица Небесная на смиренную просьбу убогого Серафима; и, кроме трёх, всех обещала Милосердая Владычица спасти, всех, радость моя! Только там, матушка,– продолжал, немного помолчав, батюшка,– там-то, в будущем, все разделятся на три разряда: сочетанныя , которые, чистотою своею, непрестанными молитвами и делами своими, чрез то и всем существом своим, сочетованы Господу; вся жизнь и дыхание их в Боге, и вечно они с Ним будут! Избранныя , которые мои дела будут делать, матушка, и со мной же и будут в обители моей. И званныя , которые лишь временно будут наш хлеб только кушать, которым тёмное место. Дастся им только коечка, в одних рубашечках будут, да всегда тосковать станут! Это нерадивые и ленивые, матушка, которые общее-то дело да послушание не берегут и заняты только своими делами; куда как мрачно и тяжело будет им! Будут сидеть, всё качаяся из стороны в сторону, на одном месте!» И, взяв меня за руку, батюшка горько заплакал. «Послушание, матушка, послушание превыше поста и молитвы!» – продолжал батюшка. «Говорю тебе, ничего нет выше послушания, матушка, и ты сказывай всем!» Затем, благословив, отпустил меня».
За год и 9-ть месяцев до своей кончины о. Серафим сподобился ещё посещения Богоматери. Посещение было ранним утром, в день Благовещения, 25-го марта 1831 года. Записала его и подробно сообщила дивная старица Евдокия Ефремовна (впоследствии мать Евпраксия).
«В последний год жизни батюшки Серафима я прихожу к нему вечером, по его приказанию, накануне праздника Благовещения Божией Матери. Батюшка встретил и говорит: «Ах, радость моя, я тебя давно ожидал! Какая нам с тобою милость и благодать от Божией Матери готовится в настоящий праздник! Велик этот день будет для нас!» «Достойна ли я, батюшка, получать благодать по грехам моим?» – отвечаю я. Но батюшка приказал: «Повторяй, матушка, несколько раз сряду: «Радуйся, Невесто Неневестная! Аллилуйя!» Потом начал говорить: «И слышать-то никогда не случалось, какой праздник нас с тобою ожидает!» Я начала было плакать... Говорю, что я недостойна; а батюшка не приказал, стал утешать меня, говоря: «Хотя и недостойна ты, но я о тебе упросил Господа и Божию Матерь, чтоб видеть тебе эту радость! Давай молиться!» И, сняв с себя мантию, надел её на меня и начал читать акафисты: Господу Иисусу, Божией Матери, Святителю Николаю, Иоанну Крестителю; каноны: Ангелу Хранителю, всем святым. Прочитав всё это, говорит мне: «Не убойся, не устрашись, благодать Божия к нам является! Держись за меня крепко!» И вдруг сделался шум, подобно ветру, явился блистающий свет, послышалось пение. Я не могла всё это видеть и слышать без трепета. Батюшка упал на колени и, воздев руки к небу, воззвал: «О, Преблагословенная, Пречистая Дево, Владычице Богородица!» И вижу, как впереди идут два Ангела с ветвями в руках, а за ними Сама Владычица наша. За Богородицей шли двенадцать дев, потом ещё св. Иоанн Предтеча и Иоанн Богослов. Я упала от страха замертво на землю и не знаю, долго ли я была в таком состоянии, и что изволила говорить Царица Небесная с батюшкой Серафимом. Я ничего не слышала также, о чём батюшка просил Владычицу. Перед концом видения услышала я, лёжа на полу, что Матерь Божия изволила спрашивать батюшку Серафима: «Кто это у тебя лежит на земле?» Батюшка ответил: «Это та самая старица, о которой я просил Тебя, Владычица, быть ей при явлении Твоём!» Тогда Пречистая изволила взять меня, недостойную, за правую руку, и батюшка за левую, и через батюшку приказала мне подойти к девам, пришедшим с Нею, и спросить: как их имена и какая жизнь была их на земле. Я и пошла по ряду спрашивать. Во-первых, подхожу к ангелам, спрашиваю: кто вы? Они отвечают: мы Ангелы Божии. Потом подошла к Иоанну Крестителю, он также сказал мне имя своё и жизнь вкратце; точно также св. Иоанн Богослов. подошла к девами их спросила, каждую о имени; они рассказали мне свою жизнь. Святые девы по именам были: великомученицы Варвара и Екатерина, св. первомученица Фекла, св. великомученица Марина, св. великомученица и царица Ирина, преподобная Евпраксия, св. великомученицы Пелагея и Дорофея, преподобная Макрина, мученица Иустина, св. великомученица Иулиания и мученица Анисия. Когда я спросила их всех, то подумала: пойду, упаду к Ножкам Царицы Небесной и буду просить прощения в грехах моих, но вдруг всё стало невидимо. После батюшка говорит, что это видение продолжалось четыре часа.
Когда мы остались одни с батюшкой, я говорю ему: «Ах, батюшка, я думала, что умру от страха, и не успела попросить Царицу Небесную об отпущении грехов моих». Но батюшка отвечал мне: «Я, убогий, упросил о вас Божию Матерь и не только о вас, но по всех, любящих меня, и о тех, кто служил мне и моё слово исполнял; кто трудился для меня, кто обитель мою любит, а кольми паче вас не оставлю и не забуду. Я отец ваш, попекусь о вас и в сём веке, и в будущем; и кто в моей пустыне жить будет, всех не оставлю, и роды ваши не оставлены будут. Вот, какой радости Господь сподобил нас, зачем нам унывать!» Тогда я стала просить батюшку, чтобы он научил меня, как жить и молиться. Он ответил: «Вот как молитесь: Господи, сподоби меня умереть христианскою кончиною, не остави меня, Господи, на страшном суде Твоём, не лиши Царствия Небесного! Царица Небесная, не остави меня!» После всего я поклонилась в ножки батюшке, а он, благословивши меня, сказал: «Гряди, чадо, с миром в Серафимову пустынь!»
В другом рассказе старицы Евдокии Ефремовны встречаются ещё большие подробности. Так, она говорит: «Впереди шли два Ангела, держа – один в правой, а другой в левой руке – по ветке, усаженной только что расцветшими цветами. Волосы их, похожие на золотисто-жёлтый лён, лежали распущенными на плечах. Одежда Иоанна Предтечи и Апостола Иоанна Богослова была белая, блестящая от чистоты. Царица Небесная имела на себе мантию, подобно той, как пишется на образе Скорбящей Божией Матери, блестящую, но какого цвета – сказать не могу, несказанной красоты, застёгнутою под шеею большою круглою пряжкою (застёжкою), убранною крестами, разнообразно разукрашенными, но чем – не знаю, а помню только, что она сияла необыкновенным светом. Платье, сверх коего была мантия,– зелёное, перепоясанное высоким поясом. Сверх мантии была как бы епитрахиль, а на руках поручи, которые, равно как и епитрахиль, были убраны крестами. Владычица казалась ростом выше всех дев; на голове Её была возвышенная корона, украшенная разнообразными крестами, прекрасная, чудная, сиявшая таким светом, что нельзя было смотреть глазами, равно как и на пряжку (застёжку), и на Самое Лицо Царицы Небесной. Волосы Её были распущены, лежали на плечах и были длиннее и прекраснее Ангельских. Девы шли за нею попарно, в венцах, в одеждах разного цвета и с распущенными волосами; они стали кругом всех нас. Царица Небесная была в середине. Келия батюшки сделалась просторная, и весь верх исполнился огней, как бы горящих свеч. Свет был особый, непохожий на дневной свет и светлее солнечного.
Взяв меня за правую руку, Царица Небесная изволила сказать: «Встань, девица, и не убойся Нас. Такие же девы, как ты, пришли сюда со Мною». Я не почувствовала, как встала. Царица Небесная изволила повторить: «Не убойся, Мы пришли посетить вас». Батюшка Серафим стоял уже не на коленях, а на ногах пред Пресвятою Богородицею, и Она говорила столь милостиво, как бы с родным человеком. Объятая великою радостию, спросила я батюшку Серафима: где мы? Я думала, что я уже не живая; потом, когда спросила его: Кто это? – то Пречистая Богородица приказала мне подойти ко всем самой и спросить их и т.д.
Девы все говорили: «Не так Бог даровал нам эту славу, а за страдания и за поношения; и ты пострадаешь!» Пресвятая Богородица много говорила батюшке Серафиму, но всего не могла я расслышать, а вот что слышала хорошо: «Не оставь дев Моих Дивеевских!» Отец Серафим отвечал: «О, Владычица! Я собираю их, но сам собою не могу их управить!» На это Царица Небесная ответила: «Я тебе, любимиче Мой, во всём помогу! Возложи на них послушание; если исправят, то будут с тобою и близ Меня, и если потеряют мудрость, то лишатся участи сих ближних дев Моих; ни места, ни венца такого не будет. Кто обидит их, тот поражён будет от Меня; кто послужит им ради Господа, тот помилован будет пред Богом!» Потом, обратясь ко мне, сказала: «Вот, посмотри на сих дев Моих и на венцы их: иные из них оставили земное царство и богатство, возжелав Царства Вечного и Небесного, возлюбивши нищету самоизвольную, возлюбивши Единого Господа. И за это, видишь, какой славы и почести сподобились! Как было прежде, так и ныне. Только прежние мученицы страдали явно, а нынешние – тайно, сердечными скорбями, и мзда им будет такая же». Видение кончилось тем, что Пресвятая Богородица сказала о. Серафиму: «Скоро, любимиче Мой, будешь с Нами!» – и благословила его. Простились с ним и все святые; девы целовались с ним рука в руку. Мне сказано было: «Это видение тебе дано ради молитв о. Серафима, Марка, Назария и Пахомия». Батюшка, обратясь после этого ко мне, сказал: «Вот, матушка, какой благодати сподобил Господь нас, убогих! Мне таким образом уже двенадцатый раз было явление от Бога, и тебя Господь сподобил. Вот, какой радости достигли! Есть нам, почему веру и надежду иметь ко Господу! Побеждай врага-диавола и противу его будь во всём мудра; Господь тебе во всём поможет!»
Батюшка Серафим, как сказано, принимал множество посетителей. Он поучал мирян, обличал в них ложные направления ума и жизни. Так, один священник привёл с собою к о. Серафиму профессора, который не столько хотел слышать беседу старца, сколько принять его благословение на вступление в монашество. Старец благословил его по обычаю священства, но насчёт его желания вступить в монашество не давал никакого ответа, занявшись беседою со священником. Профессор, стоя в стороне, внимал их беседе. Священник, между тем, во время разговора часто наводил речь на цель, с которою пришёл к нему учёный. Но старец, намеренно уклоняясь от сего предмета, продолжал свою беседу и только раз, как бы мимоходом, заметил о профессоре: «Не нужно ли ему ещё доучиться чему-нибудь?» Священник на это решительно объяснил ему, что он знает Православную веру, сам – профессор семинарии, и стал убедительнейше просить разрешить только недоумение его насчёт монашества. Старец на это отвечал: «И я знаю, что он искусен сочинять проповеди . Но учить других так же легко, как с нашего собора бросать на землю камешки, а проходить делом то, чему учишь, всё равно, как бы самому носить камешки на верх собора. Так вот, какая разница между учением других и прохождением самому дела». В заключение, он советовал профессору прочитать историю св. , говоря, что из неё он усмотрит, чему ещё надобно доучиться ему.
Однажды пришли к нему четыре старообрядца спросить о двуперстном сложении. Только что они переступили за порог келии, не успели ещё сказать своих помыслов, как старец подошёл к ним, взял первого из них за правую руку, сложил персты в трёхперстное сложение по чину Православной Церкви и, таким образом крестя его, держал следующую речь: «Вот христианское сложение креста! Так молитесь и прочим скажите. Сие сложение предано от св. Апостолов, а сложение двуперстное противно святым уставам. Прошу и молю вас, ходите в Греко-российскую: она во всей славе и силе Божией! Как корабль, имеющий многие снасти, паруса и великое кормило, она управляется Святым Духом. Добрые кормчие её – учители Церкви, архипастыри – суть преемники Апостольские. А ваша часовня подобна маленькой лодке, не имеющей кормила и вёсел; она причалена вервием к кораблю нашей Церкви, плывёт за нею, заливаемая волнами, и непременно потонула бы, если бы не была привязана к кораблю».
В другое время пришёл к нему один старообрядец и спросил: «Скажи, старец Божий, какая вера лучше: нынешняя церковная или старая?»
– Оставь свои бредни,– отвечал о. Серафим.– наша есть море, св. Православная наша – корабль, а Кормчий – Сам Спаситель. Если с Таким Кормчим люди, по своей греховной слабости, с трудом переплывают море житейское и не все спасаются от потопления, то куда же стремишься ты со своим ботиком и на чём утверждаешь свою надежду – спастись без Кормчего?
Однажды зимою привезли на санях больную женщину к монастырской келии о. Серафима и о сём доложили ему. Не смотря на множество народа, толпившегося в сенях, о. Серафим просил принести её к себе. Больная вся была скорчена, коленки сведены к груди. Её внесли в жилище старца и положили на пол. О. Серафим запер дверь и спросил её:
– Откуда ты, матушка?
– Из Владимирской губернии.
– Давно ли ты больна?
– Три года с половиною.
– Какая же причина твоей болезни?
– Я была прежде, батюшка, Православной веры, но меня отдали замуж за старообрядца. Я долго не склонялась к ихней вере, и всё была здорова. Наконец, они меня уговорили: я переменила крест на двуперстие и в ходить не стала. После того, вечером, пошла я раз по домашним делам во двор; там одно животное показалось мне огненным, даже опалило меня; я, в испуге, упала, меня начало ломать и корчить. Прошло немало времени. Домашние хватились, искали меня, вышли на двор и нашли – я лежала. Они меня внесли в комнату. С тех пор я хвораю.
– Понимаю... отвечал старец. А веруешь ли ты опять в св. Православную ?
– Верую теперь опять, батюшка,– отвечала больная. Тогда о. Серафим сложил по-православному персты, положил на себе крест и сказал:
– Перекрестись вот так, во имя Святой Троицы.
– Батюшка, рада бы,– отвечала больная,– да руками не владею.
О. Серафим взял из лампады у Божией Матери Умиления елея и помазал грудь и руки больной. Вдруг её стало расправлять, даже суставы затрещали, и тут же получила совершенное здоровье.
Народ, стоявший в сенях, увидев чудо, разглашал по всему монастырю, и особенно в гостинице, что о. Серафим исцелил больную.
Когда это событие кончилось, то пришла к о. Серафиму одна из Дивеевских сестёр. О. Серафим сказал ей:
– Это, матушка, не Серафим убогий исцелил её, а Царица Небесная.
Потом спросил её:
– Нет ли у тебя, матушка, в роду таких, которые в не ходят?
– Таких нет, батюшка,– отвечала сестра,– а двуперстным крестом молятся мои родители и родные все.
– Попроси их от моего имени,– сказал о. Серафим,–чтобы они слагали персты во имя Святой Троицы.
– Я им, батюшка, говорила о сём много раз, да не слушают.
– Послушают, попроси от моего имени. Начни с твоего брата, который меня любит; он первый согласится. А были ли у тебя из умерших родные, которые молились двуперстным крестом?
– К прискорбию, у нас в роду все так молились.
– Хоть и добродетельные были люди,– заметил о. Серафим, пораздумавши,– а будут связаны: св. Православная не принимает этого креста... А знаешь ли ты их могилы?
Сестра назвала могилы тех, которых знала, где погребены.
– Сходи ты, матушка, на их могилы, положи по три поклона и молись Господу, чтобы Он разрешил их в вечности.
Сестра так и сделала. Сказала и живым, чтобы они приняли православное сложение перстов во имя Святой Троицы, и они точно послушались голоса о. Серафима: ибо знали, что он угодник Божий и разумеет тайны св. Христовой веры.
Однажды о. Серафим в неизобразимой радости сказал доверенному иноку: «Вот, я тебе скажу об убогом Серафиме! Я усладился словом Господа моего Иисуса Христа, где Он говорит: в дому Отца Моего обители мнози суть (т.е. для тех, которые служат Ему и прославляют Его святое имя). На этих словах Христа Спасителя я, убогий, остановился и возжелал видеть оные небесные обители и молил Господа моего Иисуса Христа, чтобы Он показал мне эти обители; и Господь не лишил меня, убогого, Своей милости; Он исполнил моё желание и прошение; вот, я и был восхищен в эти небесные обители; только не знаю, с телом или кроме тела – Бог весть; это непостижимо. А о той радости и сладости небесной, которую я там вкусил, сказать тебе невозможно». И с этими словами о. Серафим замолчал... Он поник головою, гладя тихонько рукою против сердца, лицо его стало постепенно меняться и, наконец, до того просветилось, что невозможно было смотреть на него. Во время таинственного своего молчания, он как будто созерцал что-то с умилением. Потом о. Серафим снова заговорил:
– Ах, если бы ты знал,– сказал старец иноку,– какая радость, какая сладость ожидает душу праведного на небеси, то ты решился бы во временной жизни переносить всякие скорби, гонения и клевету с благодарением. Если бы самая эта келия наша,– при этом он показал на свою келию,– была полна червей, и если бы эти черви ели плоть нашу во всю временную жизнь, то со всяким желанием надобно бы на это согласиться, чтобы только не лишиться той небесной радости, какую уготовил Бог любящим Его. Там нет ни болезни, ни печали, ни воздыхания; там сладость и радость неизглаголанные; там праведники просветятся, как солнце. Но если той небесной славы и радости не мог изъяснить и сам св. Апостол Павел (), то какой же другой язык человеческий может изъяснить красоту горнего селения, в котором водворятся души праведных?
В заключение своей беседы, старец говорил о том, как необходимо теперь тщательнейшим образом заботиться о своём спасении, пока не прошло ещё благоприятное время.
Прозорливость старца Серафима простиралась очень далеко. Он давал наставления для будущего, которое человеку обыкновенному никак не предусмотреть. Так, пришла к нему в келию одна молодая особа, никогда не думавшая оставить мир, чтобы попросить наставления, как ей спастись. Едва только эта мысль мелькнула в её голове, старец уже начал говорить: «Много-то не смущайся, живи так, как живёшь; в большем Сам Бог тебя научит». Потом, поклонившись ей до земли, сказал: «Только об одном прошу тебя: пожалуйста, во все распоряжения входи сама и суди справедливо; этим и спасёшься». Находясь тогда ещё в мире и совершенно не думая никогда быть в монастыре, эта особа никак не могла понять, к чему клонятся такие слова о. Серафима. Он же, продолжая свою речь, сказал ей: «Когда придёт это время, тогда вспомните меня». Прощаясь с о. Серафимом, собеседница сказала, что, может быть, Господь приведёт им опять свидеться. «Нет, – отвечал о. Серафим,– мы уже прощаемся навсегда, а потому прошу не забывать меня в святых своих молитвах». Когда же она просила помолиться и за неё, он отвечал: «Я буду молиться, а ты теперь гряди с миром: на тебя уже сильно ропщут». Спутницы, действительно, встретили её на гостинице с сильным ропотом за медлительность. Между тем, слова о. Серафима не были произнесены на воздух. Собеседница, по неисповедимым судьбам Промысла, ступила в монашество под именем Каллисты и, быв игуменьею в Свияжском монастыре Казанской губернии, помнила наставления старца и по ним устрояла свою жизнь.
В другом случае посетили о. Серафима две девицы, духовные дочери Стефана, Саровской пустыни схимонаха. Одна из них была купеческого сословия, молодых лет, другая из дворян, уже пожилая возрастом. Последняя от юности горела любовью к Богу и желала давно сделаться инокинею, только родители не давали ей на то благословения. Обе девицы пришли к о. Серафиму принять благословение и попросить у него советов. Благородная, сверх того, просила благословить её на вступление в монастырь. Старец, напротив, стал советовать ей вступить в брак, говоря: «Брачная жизнь благословлена Самим Богом. В ней нужно только с обеих сторон соблюдать супружескую верность, любовь и мир. В браке ты будешь счастлива, а в монашество нет тебе дороги. Монашеская жизнь трудная; не для всех выносима». Девица же из купеческого звания, юная возрастом, о монашестве не думала и слова о том о. Серафиму не говорила. Между тем, он, сам от себя, благословил её, по своей прозорливости, поступить в иноческий сан, даже назвал монастырь, в котором она будет спасаться. Обе остались одинаково недовольны беседою старца; а девица пожилых лет даже оскорбилась его советами и охладела в своём усердии к нему. Сам духовный отец их, иеромонах Стефан, удивлялся и не понимал, почему, в самом деле, старец пожилую особу, ревностную к иноческому пути, отвлекает от монашества, а деву юную, не желающую иночества, благословляет на путь сей? Последствия, однако же, оправдали старца. Благородная девица, уже в преклонных летах, вступила в брак и была счастлива. А юная, действительно, пошла в тот монастырь, который назвал прозорливый старец.
Даром прозорливости своей о. Серафим приносил много пользы ближним. Так, была в Сарове из Пензы благочестивая вдова дьякона, по имени Евдокия. Желая принять благословение старца, она, в среде множества народа, пришла за ним из больничной церкви и остановилась на крыльце его келии, ожидая позади всех, когда придёт очередь её подойти к о. Серафиму. Но о. Серафим, оставивши всех, вдруг говорит ей: «Евдокия, поди ты сюда поскорее». Евдокия необыкновенно удивлена была, что он назвал её по имени, никогда не видавши её, и подошла к нему с чувством благоговения и трепета. О. Серафим благословил её, дал св. антидора и сказал: «Тебе надобно поспешить домой, чтоб застать дома сына». Евдокия поспешила и, в самом деле, едва застала сына своего дома: в её отсутствие начальство Пензенской семинарии назначило его студентом Киевской академии и, по причине дальности расстояния Киева от Пензы, спешило скорее отправить его на место. Этот сын, по окончании курса в Киевской академии, пошёл в монашество под именем Иринарха, был наставником в семинариях; в настоящее время состоит в звании архимандрита и глубоко чтит память о. Серафима.
Алексею Гурьевичу Воротилову не раз говорил о. Серафим, что некогда на Россию восстанут три державы и много изнурят её. Но за Православие Господь помилует и сохранит её. Тогда эта речь, как сказание о будущем, непонятна была; но события объяснили, что старец говорит это о Крымской кампании.
Молитвы старца Серафима были так сильны пред Богом, что есть примеры восстановления болящих от одра смерти. Так, в мая 1829 года сильно заболела жена Алексея Гурьевича Воротилова, жителя Горбатовского уезда, села Павлово. Воротилов же имел большую веру в силу молитв о. Серафима, и старец, по свидетельству знающих людей, любил его, как бы своего ученика и наперсника. Тотчас же Воротилов отправился в Саров и, не смотря на то, что приехал туда в полночь, поспешил к келии о. Серафима. Старец, как бы ожидая его, сидел на крылечке келии и, увидавши, приветствовал его сими словами: «Что, радость моя, поспешил в такое время к убогому Серафиму?» Воротилов со слезами рассказал ему о причине поспешного прибытия в Саров и просил помочь болящей жене его. Но о. Серафим, к величайшей скорби Воротилова, объявил, что жена его должна умереть от болезни. Тогда Алексей Гурьевич, обливаясь потоком слёз, припал к ногам подвижника, с верою и смирением умоляя его помолиться о возвращении ей жизни и здоровья. О. Серафим тотчас погрузился в умную молитву минут на десять, потом открыл очи свои и, поднимая Воротилова на ноги, с радостию сказал: «Ну, радость моя, Господь дарует супружнице твоей живот. Гряди с миром в дом твой». С радостью Воротилов поспешил домой. Здесь он узнал, что жена его почувствовала облегчение именно в те минуты, когда о. Серафим пребывал в молитвенном подвиге. Вскоре же она и совсем выздоровела.
После затвора о. Серафим изменил свой образ жизни и стал иначе одеваться. Он вкушал пищу один раз в день, вечером, и одевался в подрясник из чёрного, толстого сукна. Летом накидывал сверху белый холщовый балахон, а зимою носил шубу и рукавицы. В погоду осеннюю и ранней весны носил кафтан из толстого русского чёрного сукна. От дождя и жары надевал полумантию, сделанную из цельной кожи, с вырезами для надевания. Поверх одежды подпоясывался белым и всегда чистым полотенцем и носил медный свой крест. На труды монастырские летом выходил в лаптях, зимою в бахилах, а, идя в к богослужению, надевал, по приличию, кожаные коты. На голове носил зимою и летом камилавку. Сверх того, когда следовало по монастырскому уставу, он надевал мантию и, приступая к принятию Св. Таин, облачался в епитрахиль и поручи и потом, не снимая их, принимал в келии богомольцев.
Один богатый человек, посетивши о. Серафима и видя его убожество, стал говорить ему: «Зачем ты такое рубище носишь на себе?» О. Серафим ответствовал: «Иоасаф царевич данную ему пустынником Варлаамом мантию счёл выше и дороже царской багряницы» (Четь-минея, ноября 19 дня).
Противу сна о. Серафим подвизался очень строго. Известно стало в последние годы, что он предавался ночному покою иногда в сенях, иногда в келии. Спал же он, сидя на полу, спиною прислонившись к стене и протянувши ноги. В другой раз он преклонял голову на камень или на деревянный отрубок. Иногда же повергался на мешках, кирпичах и поленьях, бывших в его келии. Приближаясь же к минуте своего отшествия, он начал опочивать таким образом: становился на колени и спал ниц к полу на локтях, поддерживая руками голову.
Его иноческое самоотвержение, любовь и преданность к Господу и Божией Матери были столь велики, что, когда один господин, Иван Яковлевич Каратаев, бывши у него в 1831 году на благословении, спросил, не прикажет ли он сказать что-нибудь своему родному брату и другим родственникам в Курске, куда Каратаев ехал, то старец, указывая на лики Спасителя и Божией Матери, с улыбкою сказал: «Вот мои Родные, а для живых родных я уже живой мертвец».
Время, которое о. Серафиму оставалось от сна и занятий с приходящими, он проводил в молитве. Совершая молитвенное правило со всею точностью и усердием за спасение своей души, он был в то же время великим молитвенником и ходатаем пред Богом за всех живых и усопших православных христиан. Для сего, при чтении Псалтири, на каждой главе он неопустительно произносил от всего сердца следующие молитвы:
1: За живых : «Спаси, Господи, и помилуй всех православных христиан и на всяком месте владычествия Твоего православно живущих: подаждь им, Господи, душевный мир и телесное здравие и прости им всякое согрешение, вольное же и невольное: и их святыми молитвами и меня, окаянного, помилуй».
2: За усопших : «Упокой, Господи, души усопших раб Твоих: праотец, отец и братий наших, зде лежащих и повсюду православных христиан преставившихся: подаждь им, Господи, царствие и причастие Твоей бесконечной и блаженной жизни, и прости им, Господи, всякое согрешение, вольное же и невольное».
В молитве за усопших и живых особенное значение имели восковые свечи, горевшие в его келии пред святынею. Это объяснил в ноябре 1831 года сам старец о. Серафим в беседе с Н. А. Мотовиловым. «Я,– рассказывал Николай Александрович,– видевши у батюшки о. Серафима много лампад, в особенности многие кучи восковых свеч, и больших, и малых, на разных круглых подносах, на которых от таявшего много лет и капавшего со свеч воска образовались как бы восковые холмики, подумал про себя: для чего это батюшка о. Серафим возжигает такое множество свеч и лампад, производя в келии своей нестерпимый жар от теплоты огненной? А он, как бы заставляя мои помыслы умолкнуть, сказал мне:
– Вы хотите знать, ваше боголюбие, для чего я зажигаю так много лампад и свеч пред святыми иконами Божиими? Это вот для чего: я имею, как и вам известно, многих особ, усердствующих ко мне и благотворящих мельничным сиротам моим. Они приносят мне елей и свечи и просят помолиться за них. Вот, когда я читаю правило своё, то и поминаю их сначала единожды. А так как, по множеству имён, я не смогу повторять их на каждом месте правила, где следует,– тогда и времени мне не достало бы на совершение моего правила – то я и ставлю все эти свечи за них в жертву Богу, за каждого по одной свече, за иных – за несколько человек одну большую свечу, за иных же постоянно теплю лампады; и, где следует на правиле поминать их, говорю: Господи, помяни всех тех людей, рабов Твоих, за их же души возжёг тебе аз, убогий, сии свещи и кандила (т.е. лампады). А что это не моя, убогого Серафима, человеческая выдумка, или так, простое моё усердие, ни на чём божественном не основанное, то и приведу вам в подкрепление слова Божественного Писания. В Библии говорится, что Моисей слышал глас Господа, глаголавшего к нему: «Моисее, Моисее! Рцы брату твоему Аарону, да возжигает предо Мною кандила во дни и в нощи: сия бо угодно есть предо Мною и жертва благоприятна Ми есть». Так вот, ваше боголюбие, почему св. Божия прияла в обычай возжигать во св. храмах и в домах верных христиан кандила или лампады пред святыми иконами Господа, Божией Матери, св. Ангелов и св. человеков, Богу благоугодивших».
Молясь о живых, в особенности о требовавших у него молитвенной помощи, о. Серафим поминал всегда усопших и память о них творил в келейных молитвах своих по уставу Православной Церкви.
Раз, сам о. Серафим рассказывал следующее обстоятельство: «Умерли две монахини, бывшие обе игумениями. Господь открыл мне, как души их были ведены по воздушным мытарствам, что на мытарствах они были истязуемы и потом осуждены. Трое суток молился я, убогий, прося о них Божию Матерь. Господь, по Своей благости, молитвами Богородицы, помиловал их: они прошли все воздушные мытарства и получили от милосердия Божия прощение».
Однажды замечено было, что во время молитвы старец Серафим стоял на воздухе. Случай этот рассказан княгинею Е. С. Ш.
Приехал к ней из Петербурга больной племянник её, г. Я. Она, не медля долго, повезла его в Саров к о. Серафиму. Молодой человек был объят таким недугом и слабостью, что не ходил сам, и его на кровати внесли в монастырскую ограду. О. Серафим в это время стоял у дверей своей монастырской келии, как бы ожидая встретить расслабленного. Тотчас он просил внести больного в свою келию и, обратившись к нему, сказал: «Ты, радость моя, молись, и я буду за тебя молиться; только смотри, лежи, как лежишь, и в другую сторону не оборачивайся». Больной долго лежал, повинуясь словам старца. Но терпение его ослабело, любопытство подмывало его взглянуть, что делает старец. Оглянувшись же, он увидел о. Серафима стоящим на воздухе в молитвенном положении и от неожиданности и необычайности видения вскрикнул. О. Серафим, по совершении молитвы, подошедши к нему, сказал: «Вот, ты теперь будешь всем толковать, что Серафим – святой, молится на воздухе... Господь тебя помилует... А ты смотри, огради себя молчанием и не поведай того никому до дня преставления моего, иначе болезнь твоя опять вернётся». Г. Я., действительно, встал с постели и, хотя опираясь на других, но уже сам, на своих ногах, вышел из келии. В монастырской гостинице его осаждали вопросами: «Как и что делал и что говорил о. Серафим?» Но, к удивлению всех, он не сказал ни одного слова. Молодой человек, совершенно исцелившись, опять был в Петербурге и снова через несколько времени воротился в имение княгини Ш. Тут он сведал, что старец Серафим опочил от трудов своих, и тогда рассказал о его молении на воздухе. Один случай такой молитвы нечаянно был усмотрен, но, конечно, старец не один раз благодатию Божиею был воздвигаем на воздух во время своих продолжительных молитвенных подвигов.
За год до смерти о Серафим почувствовал крайнее изнеможение сил душевных и телесных. Ему было теперь около 72-х лет. Обыкновенный порядок жизни его, заведённый с окончания затвора, неминуемо подвергся теперь изменению. Старец стал реже ходить в пустынную келию. В монастыре также тяготился постоянно принимать посетителей. Народ, свыкшийся с мыслью беспрепятственно видеть о. Серафима во всякое время, скорбел, что теперь он начал уклоняться от взоров. Однако же, усердие к нему заставляло многих не малое время проживать на монастырской гостинице, чтобы изыскать не обременительный для глубокого старца случай увидеть его и выслушать из уст его желаемое слово назидания или утешения.
Кроме предсказаний другим, старец начал теперь предсказывать и о своей смерти.
Так, пришла раз к нему сестра Дивеевской общины Параскева Ивановна с другими сотрудницами из сестёр же. Старец начал говорить им: «Я силами слабею; живите теперь одни, оставляю вас». Скорбная беседа о разлуке растрогала слушательниц; они заплакали и с тем расстались со старцем. Однако же они подумали, по поводу этой беседы, не о смерти его, а о том, что о. Серафим, по преклонности лет, хочет отложить попечение о них, чтобы удалиться в затвор.
В другой раз старца посетила одна Параскева Ивановна. Он был в лесу, в ближней пустыне. Благословивши её, о. Серафим сел на отрубок дерева, а сестра около него стала на колени. О Серафим повёл духовную беседу и пришёл в необыкновенный восторг: встал на ноги, руки поднял горе, взоры к небу. Благодатный свет озарил его душу от представления блаженства будущей жизни. Ибо старец беседовал в настоящий раз собственно о том, какая вечная радость ожидает человека на небе за недолговременные скорби временной жизни. «Какая радость, какой восторг,– говорил он,– объемлют душу праведника, когда, по разлучении с телом, её сретают Ангелы и представляют пред Лице Божие!» Раскрывая эту мысль, старец несколько раз спрашивал сестру: понимает ли она его? Сестра же всё слушала, не говоря ни слова. Она понимала беседу старца, но не видела, чтобы речь клонилась к его кончине. Тогда о. Серафим снова стал говорить прежнее: «Я силами ослабеваю; живите теперь одни, оставляю вас». Сестра подумала, что он хочет опять укрыться в затвор, но о. Серафим на её мысли ответил: «Искал я вам матери (настоятельницы), искал... и не мог найти. После меня никто вам не заменит меня. Оставляю вас Господу и Пречистой Его Матери».
За полгода до смерти о. Серафим, прощаясь со многими, с решительностью говорил: «Мы не увидимся более с вами». Некоторые просили благословения приехать в великий пост, поговеть в Сарове и ещё раз насладиться лицезрением и беседою его. «Тогда двери мои затворятся,– отвечал на это старец,– вы меня не увидите». Стало очень заметно, что жизнь о. Серафима угасает; только дух его, по-прежнему, и ещё более прежнего, бодрствовал. «Жизнь моя сокращается,– говорил он некоторым между братиею,– духом я как бы сейчас родился, а телом по всему мёртв».
1-го января 1833 года, в день воскресный, о. Серафим пришёл в последний раз в больничную во имя свв. Зосимы и Савватия, ко всем иконам поставил сам свечи и приложился, чего прежде не замечали за ним; потом причастился, по обычаю, Св. Христовых Таин. По окончании же литургии, он простился со всеми здесь молившимися братиями, всех благословил, поцеловал и, утешая, говорил: «Спасайтесь, не унывайте, бодрствуйте: нынешний день нам венцы готовятся». Простившись же со всеми, он приложился ко кресту и к образу Божией Матери; затем, обошедши кругом св. престола, сделал обычное поклонение и вышел из храма северными дверями, как бы знаменуя этим, что человек одними вратами, путём рождения, входит в мир сей, а другими, т. е. вратами смерти, исходит из него. В сие время все заметили в нём крайнее изнеможение сил телесных; но духом старец был бодр, спокоен и весел.
После литургии у него была сестра Дивеевской общины Ирина Васильевна. Старец прислал с нею Параскеве Ивановне 200 руб. ассигн. денег, поручая последней купить в ближней деревне хлеба на эти деньги, ибо в то время весь запас вышел, и сёстры находились в большой нужде.
Старец Серафим имел обыкновение, при выходе из монастыря в пустынь, оставлять в своей келии горящими зажжённые с утра пред образами свечи. Брат Павел, пользуясь его расположением, иногда говаривал старцу, что от зажжённых свеч может произойти пожар; но о. Серафим всегда отвечал на это: «Пока я жив, пожара не будет; а когда я умру, кончина моя откроется пожаром». Так и случилось.
В первый день 1833 года брат Павел заметил, что о. Серафим в течение сего дня раза три выходил на то место, которое было им указано для его погребения, и, оставаясь там довольно долгое время, смотрел на землю. Вечером же о. Павел слышал, как старец пел в своей келии пасхальные песни.
Второго числа января, часу в шестом утра, брат Павел, выйдя из своей келии к ранней литургии, почувствовал в сенях близ келии о. Серафима запах дыма. Сотворив обычную молитву, он постучался в дверь о. Серафима, но дверь изнутри была заперта крючком, и ответа на молитву не последовало. Он вышел на крыльцо и, заметив в темноте проходивших в иноков, сказал им: «Отцы и братия! Слышен сильный дымный запах. Не горит ли что около нас? Старец, верно, ушёл в пустыню». Тут один из проходивших, послушник Аникита, бросился к келии о. Серафима и, почувствовав, что она заперта, усиленным толчком сорвал её с внутреннего крючка. Многие христиане, по усердию, приносили к о. Серафиму разные холщовые вещи. Эти вещи, вместе с книгами, лежали на этот раз на скамье в беспорядке близ двери. Они-то и тлели, вероятно, от свечного нагара или от упавшей свечи, подсвечник которой тут же стоял. Огня не было, а тлели только вещи и некоторые книги. На дворе было темно, чуть брезжилось; в келии о. Серафима света не было, самого старца также не видно было и не слышно. Думали, что он отдыхает от ночных подвигов, и в этих мыслях пришедшие толпились у келии. В сенях произошло небольшое замешательство. Некоторые из братии бросились за снегом и погасили тлевшие вещи.
Ранняя литургия, между тем, безостановочно совершалась своим порядком в больничной церкви. Пели Достойно есть ... В это время неожиданно прибежал в мальчик, один из послушников, и тихонько повестил некоторых о происшедшем. Братия поспешила к келии о. Серафима. Иноков собралось не мало. Брат Павел и послушник Аникита, желая удостовериться, не отдыхает ли старец, в темноте начали ощупывать небольшое пространство его келии и нашли его самого, стоящего на коленях в молитве, со сложенными крестообразно руками. Он был мёртв.
После обедни о. Серафима положили в гроб, по завещанию его, с финифтяным изображением препод. Сергия, полученным из Троицко-Сергиевской лавры. Могилу блаженному старцу приготовили на том самом месте, которое давно было намечено им самим, и его тело в продолжение восьми суток стояло открытым в Успенском соборе. Саровская пустынь до дня погребения наполнена была тысячами народа, собравшегося из окрестных стран и губерний. Каждый наперерыв теснился облобызать великого старца. Все единодушно оплакивали потерю его и молились об упокоении души его, как он при жизни своей молился о здравии и спасении всех. В день погребения за литургией народа так много было в соборе, что местные свечи около гроба тухли от жара.
В то время в Глинской обители, Курской губернии, подвизался иеромонах Филарет. Его ученик сообщил, что 2-го января, выходя из храма после утрени, отец Филарет показал на небе необыкновенный свет и сказал: «Вот, так-то души праведных возносятся на небо! Это душа отца Серафима возносится!»
Архимандрит Митрофан, занимавший должность ризничего в Невской Лавре, был послушником в Саровской пустыне и находился при гробе о. Серафима. Он передал Дивеевским сиротам, что лично был свидетелем чуда: когда духовник хотел положить разрешительную молитву в руку о. Серафима, то рука сама разжалась. Игумен, казначей и другие видели это и долго оставались в недоумении, поражённые случившимся.
Погребение о. Серафима совершено было о. игуменом Нифонтом. Тело его предано земле по правую сторону соборного алтаря, подле могилы Марка-затворника. (Впоследствии, усердием Нижегородского купца Я. Сырева над могилою его воздвигнут чугунный памятник в виде гробницы, на котором написано: жил во славу Божию 73 года, 5 месяцев и 12-ть дней).
Радость моя, стяжи Духа Святого и вокруг тебя спасутся тысячи. В сердце человеческом может вмещаться Царствие Божие. Лишь бы только мы сами любили Его, Отца нашего Небесного, истинно, по-сыновнему. Господь равно слушает и монаха, и мирянина, простого христианина, лишь бы они были православные и любили Бога из глубины душ своих, и имели в Него веру хотя бы с горчишное зерно. Сам Господь говорит: "Все возможно верующему!” Все, о чем бы вы ни попросили у Господа Бога, все восприимите, лишь бы только то было во славу Божию или на пользу ближнего. Но если бы даже и для собственной вашей нужды или пользы вам что-либо было нужно, то и это даже все столь же скоро и благопослушливо Господь Бог изволит послать вам, только бы в том крайняя нужда и необходимость настояла. Ибо любит Господь любящих Его, благ, добр Господь ко всем и прошения боящихся и чтущих Его исполнит, и молитву их услышит.
Преподобный Серафим Саровский
Жил в Курске благочестивый купец Исидор Мошнин со своей женой Агафией. В ночь на 20 июля 1754 года у них родился сын, которого в святом крещении нарекли Прохором. Когда мальчику было всего три года, умер его отец и Агафия стала воспитывать младенца одна. Она сама продолжила и дело мужа: строительство в Курске Божиего храма.
Мальчик подрастал, и скоро мать Прохора поняла, что сын ее – необыкновенный ребенок. Однажды семилетний Прохор забрался на недостроенную колокольню. Вдруг он оступился и упал на землю. Мать в ужасе бросилась к сыну, не ожидая увидеть его живым. Каковы же были изумление и радость Агафий и сбежавшихся соседей, когда оказалось, что мальчик невредим! Так с раннего детства матери и близким было открыто, что Бог чудесным образом хранит Своего избранника.
Но скоро Прохор тяжело заболел. У врачей не было надежды на выздоровление. И вот во время самых тяжких страданий мальчика Сама Божия Матерь в неизреченном сиянии явилась ему. Она ласково утешила маленького страдальца и сказала, что надо потерпеть еще совсем немного и он будет здоров.
На другой день мимо дома, где жил больной Прохор, шел крестный ход: несли великую святыню города Курска и всей России – чудотворную икону Богородицы – Курскую-Коренную. Мать Прохора увидела это из окна. Взяв на руки больного сына, она поспешила вынести его на улицу. Здесь икону пронесли над мальчиком, и с этого дня он начал быстро поправляться.
Прохор не был похож на своих сверстников. Он любил уединение, церковные службы, чтение священных книг. Это было ему совсем не скучно, через молитву перед ним все больше приоткрывался неизведанный и прекрасный духовный мир, в котором царят Божественная любовь и добро.
Учился он хорошо, когда же несколько подрос, стал помогать брату, который по примеру отца занялся торговлей. Но сердце Прохора не лежало к земному. Ни дня он не мог провести без храма и всей душой стремился к Богу, Которого любил всем сердцем, больше всего на свете. Он желал быть с Богом постоянно, и потому ему все сильнее хотелось уйти в монастырь. Наконец он признался в своем желании матери. Как ни тяжело Агафий было расставаться с любимым сыном, но она не препятствовала ему. Когда Прохору исполнилось семнадцать лет, он покинул родной дом, получив материнское благословение – большое медное распятие, которое носил на груди и которым необычайно дорожил всю жизнь.
Теперь перед Прохором встал вопрос: какой монастырь избрать. С этим он направился в Киев к мощам святых первоначальников русского монашества, преподобных Антония и Феодосия. После молитвы ко святым угодникам воля Божия открылась Прохору через старца Досифея, монаха-затворника Киево-Печерского монастыря. "Иди в Саровскую обитель, – сказал Прохору старец. – Там Дух Святой будет вести тебя ко спасению, там ты окончишь свои дни”. Прохор поклонился в ноги затворнику и от всего сердца поблагодарил его.
Накануне великого праздника Введения во храм Пресвятой Богородицы Прохор, проделав нелегкий путь от Киева до Темниковских лесов, вошел в Саровский монастырь. То было славное монашеское братство, известное своими строгими подвижниками. Здесь юного боголюбца заботливо принял настоятель отец Пахомий. И настоятель и братия искренне полюбили доброго и усердного послушника.
Молитва ко Господу и труд – из них состоит жизнь инока, через них Господь укрепляет дух подвижника, его стремление к высшему горнему миру. Прохор, который в сердце своем твердо решил всего себя отдать Господу, с радостью проходил все самые тяжелые монастырские послушания. Он рубил деревья в лесу, целыми ночами выпекал хлеб для братии, трудился плотником и строителем. Но самое главное, он учился молиться, приучал свой ум и душу возноситься к Богу, чтобы ничто в мире не могло отвлечь от молитвы.
Мудрые люди говорят, что молитва, настоящая молитва к Богу, – самый тяжелый на свете труд. Как ни тяжко порой бывало, но к церковным службам Прохор приходил первым, а покидал храм последним. Душа его стремилась к полному уединению, туда, где ничто не отвлекает от общения с Богом. Однажды он сказал об этом своем желании духовнику, и тот благословил послушника Прохора по временам удаляться в глухой монастырский лес для уединенной молитвы.
С самого начала своего монашеского пути преподобный Серафим твердо решил, что в жизни будет надеяться только на помощь Господа Иисуса Христа и Пречистой Его Матери. Эта вера и надежда послушника Прохора подверглись суровому испытанию: Прохор тяжко занемог и проболел целых три года. Болезнь была так тяжела, что братия уже отчаялась в его выздоровлении. Но Прохор вверил жизнь свою в руки Божий. Когда страдания достигли предела, вновь явилась Пресвятая Богородица и исцелила его.
Через много лет Господь Иисус Христос даровал и самому преподобному Серафиму силу исцеления больных, предвидения будущего, молитвенной помощи несчастным. Но прежде его мужество и верность Богу были испытаны и укреплены в трудностях и искушениях.
Душа его была очищена от всякой нечистоты, помыслов маловерия, сомнения, превозношения над другими, гордости – всего того, что есть в душе каждого человека. Когда позже у преподобного Серафима спрашивали, почему в нынешнее время нет таких великих святых, как прежде, он отвечал, что происходит это потому, что у людей нет решимости полностью довериться Богу и всю надежду свою возложить лишь на Него.
Когда Прохору исполнилось 32 года свершилось то, к чему он стремился долгие годы, – его постригли в монашество. Новое имя, которое он получил, Серафим, означает "пламенный”; действительно, подобно пламени горел его дух к Богу. С еще большей ревностью принялся отец Серафим за монашеские подвиги, и его посвятили в иеродиаконы. В этом служении он провел шесть лет.
Однажды во время литургии, в Великий Четверг, с ним случилось чудесное событие. "Меня озарил свет, – позже рассказывал он, – в коем я увидел Господа Бога нашего Иисуса Христа во славе, сияющего, светлее солнца, неизреченным светом и окруженного Ангелами, Архангелами, Херувимами и Серафимами. От церковных врат Он шел по воздуху, остановился против амвона и, воздвигши Свои руки, благословил служащих и молящихся. Посем Он вступил в местный образ, что близ царских врат. Я же, земля и пепел, удостоился особенного от Него благословения. Сердце мое возрадовалось тогда в сладости любви ко Господу”. После этого видения преподобный Серафим изменился в лице и не мог вымолвить ни слова; его под руки ввели в алтарь, где он два часа простоял неподвижно. Еще суровее стали его подвиги: теперь он по целым ночам проводил в молитве к Богу за весь мир.
Вскоре преподобный Серафим был рукоположен в иеромонаха. А когда ему исполнилось 39 лет, он оставил обитель и поселился в деревянной келлии, которая находилась в густом лесу на берегу реки Саровки, в пяти верстах от монастыря.
Здесь он начал вести особую пустынническую жизнь. Пост его доходил до неимоверной строгости. Пищей его стала лесная трава, которая в изобилии росла около его келлии. Жил и молился преподобный по чину древних пустынножителей. Иногда кто-либо из братии встречал его на пути, в белом простом балахоне, с медным крестом – благословением матери – на груди, с сумкой за плечами, наполненной камнями и песком, а поверх них лежало святое Евангелие. Когда преподобного Серафима спрашивали, зачем он носит на спине такую тяжесть, он отвечал кротко: "Томлю томящего меня”. И те, кто разумели в духовной жизни, догадывались, какая борьба смертной человеческой плоти и бессмертного духа совершается в жизни этого подвижника.
Враг рода человеческого, диавол, желая отвратить преподобного Серафима от подвига, сделал своим орудием злых людей. Однажды преподобный Серафим рубил в лесу дрова. Вдруг перед ним очутилось трое неизвестных. Они набросились на монаха, требуя от него денег.
"К тебе многие приходят и наверняка приносят и золото и серебро!” – "Я ни от кого ничего не беру”, – отвечал им преподобный Серафим. Но они кинулись на него, желая либо получить мнимые сокровища, либо убить подвижника. Преподобный Серафим был очень крепок и силен, к тому же в руках у него был топор, однако, будучи монахом, он не мог никому ответить ударом на удар. Предав себя в руки Божий, он сказал: "Делайте, что вам нужно”. Один разбойник ударил его по голове обухом топора, изо рта и ушей преподобного хлынула кровь и он упал замертво. Разбойники долго избивали его, наконец, устав, бросили его возле келлии и устремились в жилище пустынника искать деньги. Но обнаружили там лишь икону да несколько книг. Тогда они поняли, что убили праведника; на них напал страх, и они опрометью кинулись прочь от нищенской келлии и от лежащего на земле бездыханного монаха.
Но преподобный Серафим остался жив. Придя в чувство, он, преодолевая страшную боль, возблагодарил Господа за безвинное страдание, подобное страданиям Самого Христа, и помолился о прощении злодеев. А когда наступило утро, он с огромным трудом, весь в крови, истерзанный, побрел в обитель.
Братия пришла в ужас от его состояния. Вызванные из города врачи нашли, что голова у него проломлена, ребра перебиты, на теле страшные ушибы и смертельные раны; все были уверены, что смерть неизбежна. Пока врачи совещались, преподобный уснул. И вот пред ним предстала Матерь Божия с апостолами Петром и Иоанном.
– Что вы трудитесь? – сказала, обернувшись к врачам, Пресвятая Богородица. – Сей от рода Моего!
Проснувшись, преподобный Серафим почувствовал возвращение сил. В тот же день он начал вставать, но все же пять месяцев ему пришлось провести в монастыре. А окрепнув, он снова вернулся в свой лесной затвор. Диавол был посрамлен: ему не удалось заставить подвижника оставить свой монашеский подвиг. Но после избиения спина преподобного навсегда осталась согнутой.
Надо сказать, что разбойников удалось поймать. По закону их ждало суровое наказание, но преподобный вступился за своих обидчиков. Он даже сказал, что, если их не простят, он навсегда уйдет из этих мест. Злодеев отпустили, но их настигла кара Божия. Пожар уничтожил их дома со всем имуществом. Только тогда они раскаялись и пришли к преподобному Серафиму, прося прощения и молитв.
Снова преподобный повел свою уединенную жизнь.
Сердце его горело любовью и жалостью не только к страждущему человечеству, но и ко всему живому. Он достиг уже такой духовной чистоты, что даже хищные звери стремились к нему. Многие из тех, кто посещал его, видели, как он кормил из рук огромного медведя. Но об этом преподобный запрещал рассказывать до своей смерти.
Видя такое преуспеяние подвижника в святости, диавол все сильнее ополчался против него. Однажды ночью, во время молитвы, преподобный Серафим услышал за стенами келлии вой зверей. А затем словно толпа народа начала ломиться в дверь; косяки не выдержали, дверь упала, а к ногам старца рухнул громадный обрубок дерева, который на следующий день с трудом смогли вынести наружу восемь человек Ярость падших духов доходила до предела, и они принимали видимый облик, чтобы смутить святого. Во время молитвы стены келлии как бы расступались и на преподобного пытались наброситься страшные адские чудовища. Однажды неведомая сила подняла его и несколько раз с силой ударила об пол.
И тогда преподобный Серафим приступил к труднейшему в его жизни подвигу, – к подвигу молчания и столпничества. Три года он ни с кем не говорил ни слова, 1000 дней и 1000 ночей он провел в молитве, стоя на камне. Таких камней у него было два: один находился в его келлии, другой лежал в лесной чаще. На камне в келлии святой стоял с утра и до вечера, а на ночь шел в лес. Воздев руки к небу, он молился словами евангельского мытаря: "Боже, милостив буди мне, грешному!” В жестокие морозы и под проливным дождем, в знойный полдень и в тревожную ночь, облепленный тучами комаров, страдая от злых духов, нес свой подвиг преподобный. Тело его за это время пришло в изнеможение, дух же достиг необыкновенной свободы и высоты. Такой подвиг он смог пронести только укрепляемый особой благодатной помощью Божией.
После 16– летнего пребывания в пустыни, в 1810 году, преподобный Серафим вернулся в монастырь. И снова не для упокоения, а для особой молитвы. Сменив любимую ему лесную пустыньку где чистый воздух, журчащая речка, дикие звери – все радовало душу, преподобный на долгие годы ушел в затвор монашеской келлии, где, кроме иконы, перед которой всегда горела лампада, да обрубленного пня, служившего стулом, не было ничего. В сенях стоял дубовый гроб, постоянно напоминавший подвижнику о смерти. Старец никого не принимал, единственным его разговором была беседа с Богом – молитва.
Еще через семнадцать лет он вышел из затвора, получив на то благословение от Самой Царицы Небесной. Она повелела ему принимать посетителей и духовно руководить ими.
По всей России разнеслась весть, что в Саровском монастыре Господь воздвигнул великого подвижника, который исцеляет больных, утешает скорбных, наставляет на правый путь заблудших.
С тех пор ежедневно, после окончания ранней литургии и до вечера, старец принимал у себя людей. Та любовь, которой был исполнен святой, привлекала к нему всех. К этому времени он уже обладал прозорливостью: видел духовное устроение, помыслы и жизненные обстоятельства каждого человека. Самое же главное, ему была открыта воля Божия касательно всякого, так что советы его принимали как от Самого Бога. Тысячи людей благодаря молитвам и советам преподобного Серафима счастливо устраивали свою жизнь, избегали опасности, и даже смерти, получали исцеления от тяжелых болезней. Но самое главное, находили путь спасения души и учились восходить к Богу через любовь и послушание Сыну Божию, Господу нашему Иисусу Христу. Это главное, чему учил преподобный Серафим.
Всех старец встречал с величайшей приветливостью: "Радость моя, Христос воскресе!” – говорил он, с любовью обнимая пришедшего к нему паломника.
Но тех, кто приходил с коварством, лишь прикрываясь благочестием (а были и такие), он грозно удалял от себя. Преподобный провидел не только будущее каждого человека, но и грядущие судьбы России и всего мира. Однажды к нему в пустыньку пришел офицер. Преподобный в это время стоял у чудотворного источника, некогда изведенного из-под земли молитвами самого старца и имевшего великую целительную силу.
Офицер приблизился к пустыннику, и в это время вода в источнике потемнела и возмутилась, стала бить мутным ключом. С гневом взглянул преподобный на офицера и грозно повелел: "Гряди вон! Подобно тому как замутился этот святой источник, так возмутишь и ты со своими единомышленниками всю Россию!”
В ужасе и смятении отошел от него офицер: он действительно приходил с коварным желанием хитростью получить от старца одобрение готовящегося государственного переворота. Это был человек из среды так называемых декабристов и масонов, которые, одни по преступному неразумию, а другие по ненависти, хотели разорить Россию и Православие. Преподобный провидел великие несчастья, которые принесут народу революционеры, и заранее предупреждал православных о событиях, которые должны были произойти, порой через много десятков лет.
Предвидел он и кровавые смуты в нашем православном отечестве, предвидел разорение Церкви за умножившиеся грехи, невиданные гонения на христиан, предвидел и возрождение Святой Руси за верность ее Православию. "Злодеи поднимут высоко свою голову, – говорил он. – Будет это непременно: Господь, видя нераскаянную злобу сердец их, попустит их начинаниям на малое время, но болезнь их обратится на главу их, и на верх их снидет неправда пагубных замыслов их. Земля Русская обагрится реками кровей, и много дворян побиено будет за Великого Государя и целость самодержавия его; но не до конца прогневается Господь и не попустит разрушиться до конца земле Русской, потому что в ней одной преимущественно сохраняется еще Православие и остатки благочестия христианского.
