Эпоха религиозных войн, фрагментами которой оказались и первые буржуазные революции (нидерландская и английская), привела к глубокой секуляризации общественного сознания. К концу XVII столетия религия перестала быть универсальной организующей формой социального космоса. Она сделалась теперь, с одной стороны, идеологией в тесном смысле слова; с другой - неотчуждаемой личной верой, которая лишь огрубленно и условно оформляет себя в узаконенных конфессиях. Этот процесс сопровождался еще невиданным идейно-нравственным кризисом.

Но появилась новая ценностно-нормативая система -- система правосознания, основными компонентами которой стали:

• * обостренное внимание к проблематике распределительной и карательной справедливости (к выполнению принципа "каждому свое" в практике властных третейских решений);
• * развитие контрактной этики, то есть культуры соблюдения договоров, соглашений, обоюдных обязательств;
• * идея неотчуждаемых прав-свобод, от рождения дарованных каждому.

Все эти представления рождались на свет как этически значимые, как новые "нравственные абсолюты" (Ю. Н. Давыдов).Соблюдать справедливость, чтить договоры, уважать чужую свободу -- в этом стали видеть безусловные, как бы надвременные требования, которые противостоят нравственным предписаниям враждующих вероисповеданий и вменяются в обязанность всем без исключения.

ГМ. Сервет, Кастеллион, Л. и Ф. Социны, П. Шаррон, М. Монтень, Р. Браун, У. Пенн, П. Бейль нашли универсальный нормативный язык, пригодный для всех и масса людей, отчаявшаяся в человеколюбии каждого из христианских вероисповеданий, духовно оживала благодаря надконфесснональной идее прав человека.

Об этом выразился в "Первом философическом письме" П. Я. Чаадаев:

"Пускай поверхностная философия сколько угодно шумит по поводу религиозных войн, костров, зажженных нетерпимостью, -- что касается нас, мы можем только завидовать судьбе народов, которые в этом столкновении убеждений, в этих кровавых схватках в защиту истины создали себе мир понятий, какого мы не можем себе даже и представить, а не то что перенестись туда телом и душой, как мы на то притязаем".

Лишь в XVI-XVII веках впервые появляется на свет действительное правосознание в его отличии от нравственности, от религиозного суждения о запретном и греховном.

Это была грандиозная работа, включавшая в себя:

• * обоснование понятия частной собственности;
• * договорную интерпретацию полномочий государственной власти;
• * коренное переосмысление концепции "естественного права" (Джон Локк).

Локк оказался великим толкователем нарождающегося правосознания, сумевшим зафиксировать и высказать такие его установки, которые не только сохранили свою социальную действенность на протяжении всего XVIII столетия, но в известном смысле вообще оказались "навечными".

При создании политико-правового учения Локк работал прежде всего, как философ-аналитик, выражавший на отчетливом языке рассудка такие очевидности, которые неявным образом уже подчиняли себе актуальное политическое сознание. По словам Маркса, сочинение Локка о происхождении человеческого разума было встречено как "давно и страстно ожидаемый гость". А чтение в XVII-XVIII веках его четырех писем о веротерпимости и двух трактатов о государственном правлении сопровождалось максимальным эффектом узнавания того, что уже витало в воздухе и подразумевалось.

Маркс выразил это следующим образом: Локк "представлял новую буржуазию во всех ее формах в противоположность феодализму".

В философско-правовой теории Локка впервые высказал граждански-правовой идеал. Государственно-правовая теория Локка оказывается философски концептуальным построением, посредством которого революции XVI-XVII сменяются на буржуазно-демократические перевороты.

Локковская конструкция "естественного права " -- это уже не просто система теоретических постулатов существующего государственно-правового порядка, а это прямая декларация "неотчуждаемых прав". На учение Локка прямо опирается конституционная практика североамериканских штатов, их знаменитые билли о правах. Локк -- первый философ, участвовавший в составлении первоучредительного государственного акта : он написал конституцию для Сев. Каролины в 1669 году.

Можно сказать, что учение Локка впервые угадало и аналитически прояснило буржуазно-демократическую законодательную волю.

Раннебуржуазная интерпретация равенства

Живой субъект правопорядка у Локка - это индивид, ищущий частную выгоду. "Естественное состояние" (2ой локковский трактат о государственном правлении) -- это прежде всего состояние "честной" конкуренции, основанной на взаимопризнании.

"Естественный закон" понимается Локком в первую очередь как требование равнопартнерства: природа предписывает, чтобы каждый индивид принимал другого в качестве свободного и независимого контрагента, соревнующегося с ним на поприще искания выгоды.

Равенство и свобода, которые входят в локковскую трактовку "естественного состояния" и "естественного закона", -- это товарно-меновые отношения . Речь идет о равенстве возможностей и притязаний.

Суть сводится к тому, что ни один из индивидов, сколь бы скудным ни было его естественное достояние, не может быть исключен из конкуренции, отторгнут от свободного обмена благами и услугами.

Парадоксальная идея "равенства без уравнивания ", равенства, допускающего естественное несходство людей.

В трактате "О гражданине" Гоббс следующим образом обозначил один из основных модусов "естественного закона":

"...каждый должен представлять собой выгоду для остальных. Для того, чтобы понять это, нужно обратить внимание на то, что при образовании обществ среди людей наблюдаются различия в способностях".

А.Смит: лишь благодаря обмену природные различия индивидов становятся общественно значимыми, а сами индивиды -- равнодостойными в своей ограниченности и особенности.

"Тройственная формула" гражданских прав

В "Трактате о государственном правлении" Локк формулирует три основных прирожденных права личност и, которые индивиды признают друг за другом в "естественном состоянии" и которые затем гарантируются самим государством: это право на жизнь, свободу и собственность.

Эти три права образуют, согласно Локку, конституционный базис правового порядка и впервые делают возможным законодательство, не стесняющее, а эмансипирующее по своему основному смыслу.

Тройственная правовая формула Локка (свобода, жизнь, собственность) вошла во многие раннебуржуазные конституции и явилась "клеточкой", из которой развилось затем более дифференцированное содержание "прав человека и гражданина".

Права, означенные в "тройственной формуле" Локка, рефлектируют друг в друга: свобода в узком смысле слова и право на жизнь уже как таковые суть право собственности, ибо в них предполагается, что индивид есть владелец своих целей и жизненных сил.

И наоборот, право на собственность и право на жизнь уже как таковые суть свободы, ибо обеспечивают простор для реализации той же самой воли, которая выражает себя в выборе призвания, в полагании целей, в нестесненной совести и слове.

1. Право собственности . Включает в себя право на жизнь и свободу и нередко фигурирует в тексте локковского трактата как наиболее общее обозначение политико-юридического статуса личности. "Великой и главной целью объединения людей в государства и передачи ими себя под власть правительства, -- заявляет Локк, является сохранение ими собственности".

Велика роль труда

Мысль Локка о происхождении всякой собственности из труда, как ни наивна она, не просто заблуждение.

Во-первых , она выражает иллюзию, которая становится истиной при некоторых исключительных ("идеальных") условиях организации экономической практики.

Во-вторых , мысль эта, ошибочная как суждение о действительных фактах экономической истории, содержит в себе тем не менее момент нормативной истины.

Именно полагание труда в основу всякого частного владения позволило Локку слить воедино три основных прирожденных права личности.

2. Труд, нацеленный на достижение индивидуального благополучия и выгоды, признается Локком определяющей формой человеческой жизнедеятельности, которая в первую очередь имеет в виду право на жизнь.

Право это, как оно трактуется Локком, не может быть сведено к простому запрету на убийство.

Нарушением права на жизнь является, согласно Локку, уже всякое закабаление индивида, всякое насильственное присвоение его производительных способностей. Не убийство как таковое, а рабство, когда человек получает в полное свое распоряжение жизненные силы другого и волен совершить над ним все что угодно, вплоть до убийства.

Для Локка самоочевидно, что подлинное право на жизнь существует лишь там, где общество состоит из экономически независимых производителей, часть которых (под давлением "потребностей и обстоятельств", а не в силу чужого приневоливания) на время продает себя в работу. При любых иных социальных условиях жизнь, по строгому счету, уже не является гарантированной.

Жизнь сводится Локком к деятельности, подчиненной счастью и выгоде как неотчуждаемо-личным целям каждого отдельного индивида.

3. Отсюда делается понятной внутренняя связь, существующая между этим правом и последним членом локковской "тройственной формулы", а именно свободой в узком смысле слова.

Свобода, поясняет Локк, существует там, где каждый признается "владельцем собственной личности".

Но право это имеет еще и свое собственное глубинное содержание. Речь идет о том, что в разумном обществе ни один человек не может быть невольником, вассалом или прислужником самого государства. (Локк против деспотизма и теократии)

Кроме того Локк считает сомнительной всякую декларацию права собственности и права на жизнь, которая не опирается на гарантии свободного индивидуального самоопределения.

Люди не могут быть на деле ни полными собственниками своих имуществ, ни независимыми товаропроизводителями, если им не обеспечена свобода совести. Это утверждение достаточно ясно высказывают более его работы: "Опыт о законе природы" и знаменитое "Письмо о веротерпимости".

"Опыт о законе природы ": утилитарная редукция этики, право человека самостоятельно ориентироваться в проблемах, относящихся к его удовольствию и страданию, пользе и вреду. Всякая попытка решать за индивида, что для него выгодно, а что -- пагубно, является морально несостоятельной.

С этой важнейшей установкой "Опыта..." перекликается центральная идея "Письма о веротерпимости ", одного из произведений XVII века, где принцип толерантности доведен до прямого отстаивания свободы совести и отделения церкви от государства.

Локк пишет: "Никого нельзя заставить быть богатым или здоровым вопреки его воле"; в том же смысле следует признать, что "попечение о собственной душе принадлежит каждому человеку и должно быть предоставлено ему самому...

"Я утверждаю, -- пишет Локк, -- что власть государя не доходит до установления истин веры и форм богослужения силой его законов. Ибо законы бессильны без наказаний, а наказания в этом случае абсолютно нетерпимы, ибо они не в состоянии убедить душу... Лишь свет и доказательства могут способствовать изменению во мнениях".И далее: "Не различия во мнениях, которых нельзя избежать, но отказ от терпимости по отношению к тем, кто держится иного мнения, породил все свары и войны, которые были в христианском мире...".

Обретение веры есть для Локка процесс сокровенный и неотъемлемо личный .

Нестесненная совесть образует базис всех прав. Вера проектирует себя в целях, цели реализуются в предприятии (труде), труд воплощается в собственности.

Данная картина, если ее понимать, как изображение реального социально-экономического явления не учитывает постоянно совершающегося в условиях классового общества отчуждения собственности от труда.

Дело, однако, будет выглядеть по-иному, если эту же самую картину трактовать как утверждение некоторой нормы и образца.

Только та деятельность достойна названия "труда", которая покоится на независимом суждении, выборе и целеполагании. Локк сумел первым увидеть в свободе совести элементарное условие, соблюдение которого только и делает сам труд личным трудом.

"Естественное право" Локка формулировало новый политико-юридический идеал: идеал общества, в котором каждый человек с самого начала признается в качестве индепендента-труженника-собственника.

Наиболее важно - обнаружение Локком глубокого смыслового единства всех прав-свобод.

Локковская концепция естественного права противостоит не просто феодальным социально-политическим воззрениям, но и образу мыслей, вообще характерному для докапиталистических обществ. Она требует от государства не просто "мудрой опеки над подданными", не просто отеческой заботы и рационального сочетания "общей выгоды с частной". Она ставит во главу угла уважение к дееспособности и гражданской самостоятельности индивида.

Соловьев Э.Ю.

Феномен Локка

Эпоха религиозных войн, фрагментами которой ока­зались и первые буржуазные революции (нидерландская и английская), привела к глубокой секуляризации общест­венного сознания. К концу XVII столетия всеобъемлю­щее схоластико-теологическое верознание уже не имело авторитета для разума, а сама религия перестала быть универсальной организующей формой социального кос­моса. Она сделалась теперь, с одной стороны, иде­ологией в тесном смысле слова, то есть более или менее рационализированным доктринально-догматическим ком­плексом, в каждом случае обслуживающим особые и специфические государственные, коалиционные или со­словные интересы; с другой - неотчуждаемой личной ве­рой, которая лишь огрубленно и условно оформляет себя в узаконенных конфессиях. Этот процесс сопровож­дался еще невиданным идейно-нравственным кризисом: девальвацией традиционных патриархальных обычаев и детальных морально-предписательных кодексов, кото­рые каждое конкретное вероисповедание выдвигало в про­тивовес каждому другому. Потеряли кредит и абстракт­ные религиозные декларации альтруизма, сострадания и милосердия, слишком часто оказывавшиеся орудием лице­мерия.

И все-таки западноевропейское общество не провали­лось в болотную топь беспринципности. Нравственный кризис сопровождался нарождением и укреплением новой ценностно-нормативной системы - системы правосозна­ния, основными компонентами которой стали:

а) обостренное внимание к проблематике распреде­лительной и карательной справедливости (к выполне­нию принципа «каждому свое» в практике властных третейских решений);

б) развитие контрактной этики, то есть культуры соблюдения договоров, соглашений, обоюдных обяза­тельств («вексельной честности», как выразился однажды идеолог славянофильства К. С. Аксаков с иронией, до­стойной лучшего применения);

в) идея неотчуждаемых прав-свобод, от рождения да­рованных каждому человеческому индивиду.

Все эти представления рождались на свет как эти­чески значимые, как новые «нравственные абсолюты», ес­ли воспользоваться широко дебатируемой сегодня терми­нологией Ю. Н. Давыдова. Соблюдать справедливость, чтить договоры, уважать чужую свободу - в этом стали видеть безусловные, как бы надвременные требования, ко­торые противостоят нравственным предписаниям враж­дующих вероисповеданий и вменяются в обязанность всем без исключения властям, не исключая и небесного госпо­дина.

Горнилом, в котором выковывалось этически беззавет­ное правосознание, была в XVII веке борьба за свободу совести. «Апостолы веротерпимости» (М. Сервет, Кастеллион, Л. и Ф. Социны, П. Шаррон, М. Монтень, Р. Браун, У. Пени, П. Бейль) нашли универсальный нормативный язык, пригодный для всех развивающихся правозащит­ных движений, начиная с бюргерски муниципальных, кончая фритредерским. Масса людей, отчаявшаяся в человеколюбии каждого из христианских вероиспо­веданий, духовно оживала благодаря надконфессиональной идее прав человека.

Если позволительно говорить, что только с Галилея - Ньютона началась наука в собственном смысле слова; что только в станковой живописи и внехрамовой скульптуре позднего Возрождения впервые конституировалось искус­ство как таковое; что только после У. Петти возникает подлинный политико-экономический анализ, то с еще большим основанием можно утверждать, что лишь в XVI - XVII веках впервые появляется на свет дейст­вительное правосознание в его отличии от нравст­венности, от религиозного суждения о запретном и греховном, а также от простой рефлексии в наличный (указно-запретительный или указно-разрешительный) закон.

Именно эта новая форма нормативного сознания систематически развертывается философами-новаторами XVII века, превращаясь в теоретическое правопонимание и цивилизованную политологию. Центральное место в этой грандиозной работе, включавшей в себя:

а) обоснование понятия частной собственности как необходимой предпосылки распределительной справед­ливости;

б) договорную интерпретацию полномочий государ­ственной власти;

в) коренное переосмысление концепции «естественного права»,

принадлежало английскому философу Джону Локку.

В историко-философских концепциях XIX столетия Локк нередко квалифицировался как типичный предста­витель «новаций вчерашнего дня», то есть таких теорети­ческих представлений, которые, не успев покрыться по­чтенной патиной, превратились в расхожие банальности здравомыслия. Для этого были свои основания. Разрабо­танная Локком эмпирико-индуктивная методология и тео­рия образования абстракций действительно целиком при­надлежали XVII -началу XVIII века. Они сохраняли свою силу и значимость лишь до той поры, пока был жив их прямой противник - схоластика.

Последнее, однако, никак нельзя сказать о локковском политико-правовом учении. Локк оказался великим толкователем нарождающегося правосознания, су­мевшим зафиксировать и высказать такие его установ­ки, которые не только сохранили свою социальную действенность на протяжении всего XVIII столетия, но в известном смысле вообще оказались «извечными». Политико-правовые суждения Локка не могут ни соста­риться, ни отмереть до той поры, пока во всем мире не утвердятся институты гражданского общества, начала конституционализма и разделения властей; пока не пере­станет развиваться и оказывать свое нормирующее воз­действие на социально-политическую практику концепция прав человека.

При создании политико-правового учения Локк лишь в малой степени следовал своей эмпирико-индуктивной методологии. В данной сфере он работал прежде всего как философ-аналитик, выражавший на отчетливом языке рассудка такие очевидности, которые неявным образом уже подчиняли себе актуальное политическое сознание и (по крайней мере в Англии) определяли семантику обычного языка. Можно сказать поэтому, что в полити­ческой философии Локка само новоевропейское правосоз­нание, выстраданное в тяжких испытаниях периода рели­гиозных войн, предстало в качестве феномена, то бишь в качестве «явления, которое само себя раскрывает, тол­кует и эксплицирует рационально понятным спосо­бом» (Э. Гуссерль).

По словам Маркса, сочинение Локка о происхожде­нии человеческого разума было встречено как «давно и страстно ожидаемый гость». Но, пожалуй, с еще большим правом это можно утверждать относительно четырех пи­сем о веротерпимости и двух трактатов о государственном правлении. Их чтение в XVII - XVIII веках сопровожда­лось максимальным эффектом узнавания, отчетливого постижения того, что уже витало в воздухе и подразу­мевалось. Добиться такого эффекта мог лишь мыс­литель, который, во-первых, в совершенстве владел искусством аналитического толкования, а во-вторых, был достаточно близок к раннебуржуазным идейным движением.

На языке классово-идеологического анализа Маркс выразил это следующим образом: Локк представлял но­вую буржуазию во всех ее формах, он был классичес­ким выразителем правовых представлений буржуазного общества в противоположность феодализму.

В философско-правовой теории Локка впервые выска­зал себя тот граждански-правовой идеал, который объек­тивно запрашивался эпохой и провозглашая который подымающаяся буржуазия только и могла обеспечить себе роль общедемократического лидера.

Вовсе не случайно, что в ряду выдающихся полити­ческих деятелей рассматриваемого периода мы лишь в ред­ких случаях встречаем последователей Г. Гроция, Спино­зы или Гоббса (долокковская философия права при всей ее теоретической значимости еще далека от како­го-либо реального общественно-политического влияния). И наоборот, на политической арене XVIII столетия - множество убежденных локкианцев (таковы, например, Джефферсон и Франклин, Сийес и Бриссо). Государ­ственно-правовая теория Локка оказывается философски-концептуальным построением, посредством которого рево­люции XVI - XVII веков передают свой горький опыт эпохе победоносных буржуазно-демократических перево­ротов.

Локковская конструкция «естественного права» - это уже не просто система теоретических постулатов, пред­назначенная (как у Спинозы и Гоббса) для объяснения преднайденного, наличие существующего государственно-правового порядка в его «истинной действительности». Это прямая декларация «неотчуждаемых прав», совокупность которых мыслится как основной закон вновь учреж­даемого (разумного) общественного строя. На учение Локка прямо опирается конституционная практика северо­американских штатов, их знаменитые билли о правах. Локк был первым в истории философом, участвовавшим в составлении первоучредительного государственного акта: по рекомендации Шефтсбери он написал конститу­цию для Сев. Каролины, которая в 1669 году была одобре­на собранием народных представителей и вступила в силу.

Хотя предложенный Локком конституционный проект и не принадлежал к числу радикальных документов раннебуржуазного правотворчества (во многих отношени­ях он стоял ниже даже тех принципов, которые сам фи­лософ отстаивал во втором «Трактате о государственном правлении»), тем не менее вотирование этого проекта было событием исторически знаменательным. Можно ска­зать, что учение Локка впервые угадало и аналитически прояснило буржуазно-демократическую законодательную волю, а эта последняя впервые узнала себя самое в принципах локковского «естественного права».

Раннебуржуазная интерпретация равенства

Говоря о живом субъекте правопорядка, Локк всегда имеет в виду изолированного индивида, ищущего част­ную выгоду. Да и социальная жизнь вообще рисуется ему прежде всего как сеть меновых отношений, в кото­рые вступают простые товаровладельцы, лично свободные собственники своих сил и имуществ. «Естественное состо­яние», каким оно изображено во втором локковском трактате о государственном правлении,- это прежде всего состояние «честной» конкуренции, основанной на взаимо­признании.

Соответственно «естественный закон» (то есть дикту­емое самой природой правило общежития) понимается Локком в первую очередь как требование равнопарт-нерства: природа предписывает, чтобы каждый индивид принимал другого в качестве свободного и независимого контрагента, соревнующегося с ним на поприще искания выгоды.

Равенство и свобода, которые входят в локковскую трактовку «естественного состояния» и «естественного закона»,- это то равенство и та свобода, которые пред­полагаются общим социальным смыслом более или менее развитого товарно-менового отношения.

Равенство,какеготрактуетЛокк,вовсенеимеет ввидуприродноеединообразие(равнокачественность) индивидов и не содержит в себе запрос на их превентив­ное уравниваниепоспособностям,силамиимуществам. Речь идетлишьоравенствевозможностейи притязаний,иэтосразусвидетельствуетоблизости правовой концепции Локка к формам сознания, адекватным становящемуся товарно-капиталистическому производству.

Юридическое равенство, на котором настаивает раннебуржуазная эпоха, лишь фиксирует это отношение, всюду подразумеваемое развитым товарным обменом. Суть его сводится к тому, что ни один из индивидов, сколь бы скудным ни было его естественное достояние (его интеллектуальные и физические силы, его умения и благоприобретения), не может быть исключен из конкурен­ции, отторгнут от свободного обмена благами и услуга-Л ми. Или (что то же самое): все люди, независимо от их естественного неравенства, раз и навсегда должны быть признаны экономически самостоятельными субъек­тами, находящимися в отношении добровольного взаимо­использования.

Парадоксальная (совершенно непонятная ни для одного из «традиционных» обществ) идея «равенства без уравнивания», равенства, допускающего - и более того, оберегающего и стимулирующего - естественное несход­ство людей,- одна из основных тем в политико-юриди­ческих учениях философов-новаторов. На английской поч­ве она впервые намечается у Гоббса, а затем - через Локка - переходит к классику буржуазной политической экономии Адаму Смиту.

Локк подхватывает формулу, имевшую у Гоббса смысл одной из норм государственной целесооб­разности, и акцентирует собственно правовое содер­жание: возможности, которые государство предоставляет для реализации естественных различий и неравенств, есть, как это ни парадоксально на первый взгляд, лучшее средство для устранения неестественных привилегий, то есть такого политического состояния, при котором знатные и сильные обладают исключительным правом на экономи­ческую и личную независимость, а все прочие влачат подневольное существование в разных формах и града­циях.

Наконец, в первых двух главах смитовского «Иссле­дования о природе и причинах богатства народов» (гла­вах, блестящих по мысли и стилю) идея «неуравни­тельного равенства» кладется в основу экономически-правовой программы.

Специфику человека, его определяющий признак как естественного существа Смит видит в способности взаимо­использования от природы данных индивидуальных раз­личий. Животное не получает решительно ни­какой выгоды от разнообразных способностей, которыми природа наделила подобных ему животных. Напротив то­го, среди людей самые несходные дарования полезны одно другому: различные их продукты, благодаря склон­ности к торгу и обмену, собираются как бы в одну общую массу, из которой каждый человек может купить себе любое количество произведений других людей, в которых он нуждается.

Склонность к торгу и обмену возводится Смитом в родовой атрибут человечества: человек для него есть в том же смысле животное обменивающееся, в каком для Аристотеля он животное общественное, а для

Франклина - «животное,производящее орудиятруда.

В природе до человека торгового обмена нет, и ^никому не приходилось видеть, чтобы одна собака обменивалась костью с другой. Здесь нет поэтому и достоинства в общении, вырастающего из сознания своей полезности для другого: животное, ищущее контакт,- это олицетворен­ное угодничество и лесть.

Лишь благодаря обмену природные различия индиви­дов становятся общественно значимыми, а сами индиви­ды равнодостойными в своей ограниченности и особен­ности.

Более того, обмен заставляет людей развивать и спе­цифицировать их своеобразие, которое поначалу является слабо выраженным: Эта спецификация, преднайденных различий есть не что иное, как разделение труда, в кото­ром Смит видит сущность прогресса.

Неудивительно, что в его концепции право на обмен (то есть на независимую деятельность, добровольное от­чуждение ее продуктов и беспрепятственное никакими регламентами не стесняемое - приобретение товаров, произведенных другими людьми) выступает как право на равную принадлежность к цивилизации, к поступатель­ному развитию общества и его совокупному богатству.

В развитом меновом отношении, подчеркивал Маркс, к определению равенства присоединяется еще и опреде­ление свободы. Хотя индивид А ощущает потребность в товаре индивида В, он не захватывает этот товар насиль­но и vice versa , но оба они признают друг друга собствен­никами, лицами, воля которых пронизывает их товары. Поэтому сюда прежде всего входит юридическое понятие лица и момент свободы, поскольку последняя содержится в этом понятии. Ни один из обменивающихся не захваты­вает чужой собственности насильно. Каждый передает ее добровольно... Индивид, каждый из индивидов, рефлектирован в себя как исключительный и господствующий (определяющий) субъект обмена.

Эта констатация может служить ключом к понима­нию основного смысла личных свобод, подразумеваемых в локковской концепции естественного права.

В «Трактате о государственном правлении» Локк фор­мулирует три основных прирожденных права личности, ко­торые индивиды признают друг за другом в «естественном состояний» и которые затем гарантируются самим государ­ством: это право на жизнь, свободу и собственность.

В «естественном состоянии», пишет Локк, каждый че­ловек обладает сознанием того, что он «не должен, кроме как творя правосудие по отношению к преступнику... предпринимать таких действий, которые отразились бы на сохранении жизни, свободы, здоровья, членов тела или собственности другого. Соответственно и принуждаю­щая власть в государстве, основывающемся на разуме, никогда не может иметь права уничтожить, порабощать или умышленно разорять подданных... Ведь люди отказались от свободы естественного состояния и связали себя соот­ветствующими узами только ради сохранения своей жизни, свободы и имущества.

Эти три права образуют, согласно Локку, конститу­ционный базис правового порядка и впервые делают воз­можным законодательство, не стесняющее, а эмансипи­рующее по своему основному смыслу,- законодательство, самое возможность которого была непредставима для тра­диционного юридического мышления. Несмотря на все­возможные лжетолкования целью за­кона является не уничтожение и не ограничение, а сох­ранение и расширение свободы... Ведь свобода состоит в том, чтобы не испытывать ограничения и насилия со сто­роны других, а это не может быть осуществлено там, где нет закона... Она представляет собою свободу человека располагать и распоряжаться, как ему угодно, своей лич­ностью, своими действиями... и всей своей собствен­ностью.

Тройственная правовая формула Локка (свобода, жизнь, собственность) вошла во многие раннебуржуазные конституции и явилась «клеточкой», из которой развилось затем более дифференцированное содержание «прав чело­века и гражданина».

В трактате Локка право на свободу, право на жизнь и право на собственность не выступают как внешние друг другу, рядоположенные принципы.-Они представляют со­бой элементарную систему прав, где одна норма с необхо­димостью отсылает к другой.

В каждом из трех прав, провозглашаемых Локком, речь идет, в конечном счете, об одном и том же: о признании людей полноценными «субъектами обмена», независи­мыми товаровладельцами, «воля которых пронизывает их товары.

Модель обмена незримо присутствует и в самом понятии свобо­ды, как его использует Локк. Понятие это всегда подразумевает отно­шение к контрагенту, обладающему сознанием, волей, преднамеренно­стью. Мы почти нигде не встречаем у Локка натуралистических мета­фор свободы: выражений типа «свобода от тяжести>, «свобода от стра­стей», «свобода от бедности». Это тем более примечательно, что у его ближайшего предшественника Гоббса натуралистическая метафора прямо полагалась в основу философского определения свободы: Гоббс, например, считает воду, которая беспрепятственно растекается по по­верхности, свободной, а воду, замкнутую в сосуде, несвободной.

Локк, в отличие от Гоббса, последовательно проводит ту точку зрения, что к природе, как она существует до и вне человека, понятия свободы и несвободы вообще неприменимы. Они имеют смысл лишь там, где налицо взаимные отношения людей, взаимные сознательно-волевые притязания. Противоположностью свободы является поэтому не стеснен­ность и скованность вообще (например, зависимость от обстоятельств), а принуждение, угнетение, насилие, захват. На «несвободу» бессмыслен­но сетовать там, где нельзя обнаружить чужой порабощающей воли, преднамеренной (поддающейся вменению) экспансии.

Соответственно свобода - это всегда отношение между лицами, от­ношение взаимной добровольности, чистым обнаружением которой и яв­ляется рынок. Государство и общество должны признать индивида в том значении, в каком его уже признает другой индивид, обменивающийся с ним продуктами труда.

Право на свободное распоряжение собственностью выступает при этом как итоговое, результирующее, интегративное, а право на свободу и жизнь - как его пред­посылка.

Систематическая мысль Локка может быть выражена, на мой взгляд, с помощью следующих утверждений:

а) свобода в узком смысле (свобода выбора, или пра­во на субъективное полагание и преследование целей) является ущербной и ограниченной, если она не дополнена свободой распоряжения индивидуальными жизненными силами (право на жизнь) и свободой распоряжения про­дуктами, в которых воплощены субъективные цели и жиз­ненные силы (право собственности);

б) право собственности является ущербным и ограни­ченным, если оно распространяется только на вещи и не гарантирует возможности добровольного отчуждения сво­ей жизнеспособности, рабочей силы (важнейший аспект права на жизнь) и возможности «располагать как угодно своей личностью» (свобода в узком смысле слова).

Права, означенные в «тройственной формуле» Локка, рефлектируют друг в друга: свобода в узком смысле слова и право на жизнь уже как таковые суть право собствен­ности, ибо в них предполагается, что индивид есть владе­лец своих целей и жизненных сил.

И наоборот, право на собственность и право на жизнь уже как таковые суть свободы, ибо обеспечивают простор для реализации той же самой воли, которая выражает себя в выборе призвания, в полагании целей, в нестеснен­ной совести и слове.

Чтобы уяснить, как стало возможным это взаимопро­никновение трех, по видимости гетерогенных, прав, рас­смотрим более обстоятельно локковское понимание каждо­го из них.

1. На первом плане естественно-правовой концепции Локка стоит право собственности. Оно включает в себя право на жизнь и свободу и нередко фигурирует в тексте локковского трактата как наиболее общее обозначение политико-юридического статуса личности.

В собственности личность возвышается над самою собой как эмпирической индивидуальностью; соответст­венно через собственность общество и государство как бы признают личность в последних истоках ее свободы и не­зависимости. Локк в этой связи ссылается на следующий обычай, сложившийся в кромвелевской армии,- обычай, фиксирующий одну из основных максим нового (раннебур-жуазного) правосознания: Генерал, который может при­говорить солдата к смерти за самовольное оставление пос­та или за неповиновение самым безрассудным приказам, не может при всей своей абсолютной власти... распоря­диться хотя бы одним фартингом из собственности этого солдата или присвоить хотя бы малую толику из его иму­щества.

Собственность священна, более священна, чем само существование ее эмпирического носителя. Объяснение этой парадоксальной максимы Локк видит в том, что соб­ственность воплощает в себе труд, то есть целенаправлен­ную, сознательную и планомерную деятельность субъекта, посредством которой он сам себя впервые конституирует в качестве лица и признанного члена человеческого со­общества.

Последовательнее, чем кто-либо из его предшественни­ков, Локк выразил основную объективную видимость раннебуржуазной эпохи - видимость того, что труд представ­ляет собой субстанцию всякого частного владения.

Концепция Локка явилась прологом как одного из ве­личайших научных завоеваний XVIII столетия (трудовой теории стоимости), так и целого комплекса вульгарно-экономических воззрений, группирующихся вокруг пред­ставления о непосредственном совпадении труженика и собственника в каждом «естественном» индивиде.

Именно труд,- как считал Локк,- создает различия в стоимости всех вещей... Если мы будем правильно оцени­вать вещи, которые мы используем, и расчленим, из чего складывается их стоимость, что в них непосредствен­но от природы и что от труда, то мы увидим, что в боль­шинстве из них девяносто девять сотых следует отнести всецело на счет труда.

Это - формула, под которой подписался бы любой представитель классической буржуазной политэкономии.

Но поскольку Локк еще очень далек от различения абстрактного и конкретного труда, поскольку процесс соз­дания стоимости рисуется ему как процесс непосредствен­ного воплощения в продукте живых индивидуальных усилий, постольку следствием из теоретически правильной идеи об определении стоимости трудом оказывается у него теоретически ошибочная мысль относительно трудового происхождения всякой собственности. То, что человек из­влек из предметов, созданных и предоставленных ему при­родой, он слил со своим трудом, с чем-то таким, что ему неотъемлемо принадлежит,- и тем самым делает это своей собственностью,. Благодаря труду он что-то присое­диняет к предмету,- и тем самым делает это своей собст­венностью... Его труд создал разницу между этими веща­ми и общим.

Заметим, однако, что мысль Локка о происхождении всякой собственности из труда, как ни наивна она по мерке позднейших экономических и историко-экономических воззрений, не просто заблуждение.

Во-первых, она выражает иллюзию особого рода, ил­люзию, которая становится истиной при некоторых исклю­чительных («идеальных») условиях организации экономи­ческой практики (при наличии хозяйственного уклада, все агенты которого были бы простыми товаровладельцами).

Во-вторых, мысль эта, ошибочная как суждение о дей­ствительных фактах экономической истории, содержит в себе тем не менее момент нормативной истины. Неверно, будто имущество различных размеров возникало как результат различных степеней прилежания, но верно, что общество должно признать и санкционировать иму­щественные различия, если они действительно являют­ся результатом различных степеней прилежания; неверно, будто любая собственность есть плод труда ее владельца, но юридически неопровержимо в отношении любого ин­дивида, что труд его тела и работа его рук по самой при­роде вещей принадлежит ему. Утверждение «труд -- субстанция собственности» представляет собой «рацио­нализацию», псевдообъяснение, которое превращет в сущностную («истинную») действительность то, что на деле истинно лишь в смысле долженствования и притом строго юридического долженствования: «общество и госу­дарство обязаны признать всякую собственность, являю­щуюся результатом труда».

Этот нормативный (и более того - нормативно-лими­тирующий) смысл локковских рассуждений о труде как субстанции собственности четко зафиксировал Маркс в «Теориях прибавочной стоимости». По мнению Локка, замечал он, естественное право делает пределом соб­ственности личный труд.

Именно полагание труда в основу всякого частного владения позволило Локку слить воедино три основных прирожденных права личности.

2. Труд, нацеленный на достижение индивидуального благополучия и выгоды, признается Локком определяю­щей формой человеческой жизнедеятельности, которая в первую очередь имеет в виду право на жизнь.

Право это, как оно трактуется Локком, не может быть сведено к простому запрету на убийство, к кодифика­ции третьей библейской заповеди. Трактаты Локка вос­производят нравственно-религиозные аргументы относи­тельно священности жизни и ее трансцендентных, боже­ственных, истоков * Однако специфическая локковская тема состоит не в этом.

Нарушением права на жизнь является, согласно Локку, уже всякое закабаление индивида, всякое насиль­ственное присвоение его производительных способностей. Не убийство как таковое, а рабство, то есть экономиче­ское состояние, при котором один человек получает в пол­ное свое распоряжение жизненные силы другого и волен совершить над ним все что угодно, вплоть до убийства,- вот что прежде всего ставится под запрет локковским правом на жизнь. Оно отрицает не столько стихию раз­боя и уголовщины, в которой покушение на жизнь появ­ляется как хотя и массовидный, но все-таки случайный факт, сколько право на убийство, увенчивающее утили­тарный произвол господина над рабом,- социально санк­ционированное низведение человека до положения рабочей скотины, вещи, орудия.

Из идеи о том, что жизнь, как дар бога, представля­ет собой неотчуждаемое достояние живущего, Локк делает не только вывод о моральной недопустимости убийства как индивидуального деяния, но еще и чисто правовое за­ключеннее немыслимости добровольного рабства или (что то же самое) о юридической противоестественности по­следнего.

Здесь не место разбирать, прав ли Локк в историческом смысле. Важно, что рабство представляется ему состоя­нием, в том же смысле несовместимым с разумным об­щественным порядком, в каком несовместимо с последним убийство. Именно поэтому Локк никак не может допустить, чтобы при социальном строе, описанном и санкциониро­ванном священной книгой - Библией, могло иметь место бессрочное и полное отчуждение индивидуальной жизнен­ной силы. Для Локка самоочевидно, что подлинное право на жизнь существует лишь там, где общество состоит из экономически независимых производителей, часть которых (под давлением «потребностей и обстоятельств», а не в силу чужого приневоливания) на время продает себя в работу. При любых иных социальных условиях жизнь, по строгому счету, уже не является гарантированной.

Мы выразились бы чересчур сильно, если бы сказали, что жизнь вообще сводится Локком к деятельности, подчиненной счастью и выгоде как неотчуждаемо-личным целям каждого отдельного индивида. И вместе с тем несом­ненно, что существование человека, у которого отнята возможность подобной деятельности, не подпадает под понятие «жизнь», как оно мыслится в локковском выра­жении «право на жизнь».

3. Отсюда делается понятной внутренняя связь, суще­ствующая между этим правом и последним членом локковской «тройственной формулы», а именно свободой в узком смысле слова.

Свобода, поясняет Локк, существует там, где каждый признается -«владельцем собственной личности.

Право свободы, таким образом, фиксирует в качестве своего прямого и непосредственного смысла то, что в праве на жизнь лишь подразумевалось, присутствовало в каче­стве глубинного его содержания. Право свободы а limine отрицает всякое отношение личной зависимости (отноше­ние раба и рабовладельца, крепостного и крепостника, холопа и хозяина).

Но право это имеет еще и свое собственное глубинное содержание. Если конечная интенция права на жизнь со­стояла в запрете рабства как экономического (частновла­дельческого) отношения, то право свободы, в конечном счете, имеет в виду отрицание политического рабства, или деспотизма. Речь идет о том, что в разумном обществе ни один человек не может быть невольником, вассалом или прислужником самого государства.

Присмотримся внимательнее к возникающей здесь за­даче сложных понятийных различений (задаче, которая осознавалась Локком, но не была решена им до конца). В условиях рабства как экономического отношения у индивида отнимается сама возможность полагания и пре­следования собственных целей (выгод): раб представляет собой безответственное орудие чужой воли.

Эта форма несвободы может иметь место и в структу­ре деспотическогогосударства.Однако его специфиче­ская тенденция является иной. Деспотическая власть по­рабощает индивида прежде всего тем способом, что навя­зывает ему свои цели(свои представления о выгодном, достойном, спасительном и т. д.). Она претендует не на труд (производительную силу) индивида непосредственно, а на самое его способность целеполагания, на его убеж­дения и совесть, овладевая которыми онаприсваивает, между прочим, и его работу. С классической ясностью эта форма господства была запроектирована в средневе­ковых теократических концепциях. Здесь предполагалось, что христианину как подданному «божьего града» (церк­ви-государства) могут быть предписаны сами его субъек­тивные устремления, что он может подвергаться насилию и даже уничтожению по соображениям его же собствен­ного, но «правильно понятого» блага (спасения, блажен­ства). Откровенная и циничная утилизация индивида, ко­торая характерна для рабства как экономического отно­шения, замещалась здесь утилизацией, осуществлявшейся под формой пастырской опеки, руководства, воспитания. Непосредственно господствуя над мыслями (и только над мыслями)верующего,средневековаяцерковь получала возможность назначать ему и его дела; силой отвращая индивида от самостоятельно усмотренных (а потому «ка­жущихся», «обманчивых»)выгод, она извлекала из его трудов и жертв свою собственную выгоду.

Достаточно последовательным преемником церкви в деле такого патерналистского порабощения индивида стал государственный абсолютизм XVII века, против которого непосредственно направлялась локковская правовая кон­цепция.

Не случайно поэтому Локк считает сомнительной и не­надежной всякую декларацию права собственности и права на жизнь, которая не опирается на гарантии сво­бодного индивидуального самоопределения.

Люди не могут быть на деле ни полными собственника­ми своих имуществ, ни независимыми товаропроизводи­телями, если им не обеспечена свобода совести (право на независимо-личное суждение о боге и мироустройстве), перерастающая затем в свободу призвания (право на самостоятельное определение конечных целей, общего смысла индивидуального существования) и в утилитар­ную автономию (право самостоятельного усмотрения каж­дым человеком того, что для него лично является полез­ным и вредным, выгодным и невыгодным, спасительным и пагубным).

В трактатах о государственном правлении этот аспект правовой концепции Локка не выражен эксплицитно. Однако его достаточно ясно высказывают более ранние работы: «Опыт о законе природы» и знаменитое «Письмо о веротерпимости».

Основной замысел «Опыта о законе природы», на пер­вый взгляд, состоит просто в утилитарной редукции этики (в сведении добра к удовольствию, а зла К страда­нию). Однако подлинный пафос трактата не в этом: Локк настаивает на том, что каждый человек обладает способ­ностью самостоятельно ориентироваться в проблемах, относящихся к его удовольствию и страданию, пользе и вреду. Всякая попытка решать за индивида, что для него выгодно, а что - пагубно, является морально несостоятельной. Если же она отливается еще и в соци­альное принуждение, то подобное менторство, сколь бы благими ни были его мотивы, представляет собой деспотизм (домашний, корпоративный или государст­венный).

С этой важнейшей установкой «Опыта...» переклика­ется центральная идея «Письма о веротерпимости», одного из немногих произведений XVII века, где принцип толе­рантности доведен до прямого отстаивания свободы сове­сти и отделения церкви от государства.

Отталкиваясь от постулированного в «Опыте...» прин­ципа утилитарной автономии, Локк считает, что никого нель­зя заставить быть богатым или здоровым во­преки его воле в том же смысле следует признать, что ^попечение о собственной душе принадлежит каждому человеку и должно быть предоставлено ему самому.» Нель­зя смотреть на вещи, которые человек должен искренне постигать в себе и достигать их познания путем рассуж­дения, исследования, изучения и собственных стремлений, как на специальную профессию какого-то одного разряда людей.

Никто не вправе постигать бога за другого; никому не дано обладать общеобязательным смысложизненным знанием о мире в целом. Попытка же навязывать по­добное знание с помощью государственного принуждения прямо должна быть отнесена к числу социально опасных действий.

Обретение веры (или, в более широком смысле, скла­дывание мировоззренческих установок) есть для Локка процесс сокровенный и неотъемлемо личный. Хотя с теоретико-познавательной и психологической точки зре­ния в нем нет ничего таинственного (здесь господствуют «свет и доказательства»), однако принуждающая власть должна отнестись к этому процессу так, как если бы он был своего рода персональным тайнодействием.

Собственное убеждение (вера, установка) - такова первая собственность и первая свобода, которые разум­ное государство гарантирует каждому индивиду: не­стесненная совесть образует базис всех прав.

Этому соответствует следующая совокупная картина жизнедеятельности «естественного индивида», вырисо­вывающаяся в работах Локка: вера проектирует себя в целях, цели реализуются в предприятии (труде), труд во­площается в собственности. Или (если посмотреть на тот же процесс с другого конца): собственник в индивиде всегда уже предполагает труженика, а этот последний - субъекта независимых убеждений (индепендента).

Данная картина, если ее понимать как изображение реального социально-экономического явления, насквозь идиллична. Она не учитывает постоянно совершающегося в условиях классового общества отчуждения собствен­ности от труда, а самого труда - от той субъективности индивида, которая выражает себя в целеполагании, убеж­денности и вере.

Дело, однако, будет выглядеть по-иному, если эту же самую картину трактовать как утверждение некоторой нормы и образца.

Только та деятельность достойна названия «свобод­ного предприятия» («труда» в раннебуржуазном его по­нимании), которая покоится на независимом суждении, выборе и целеполагании. Это верно в том же смысле, в ка­ком только собственность, нажитая трудом, признается не­отчуждаемым достоянием индивида. И если Маркс видел заслугу Локка в том, что его «естественное право» «де­лает пределом собственности личный труд», то на том же основании можно говорить, что Локк сумел первым уви­деть в свободе совести элементарное условие (и в этом смысле - нормативный лимит), соблюдение которого только и делает сам труд личным трудом.

«Естественное право» Локка формулировало новый политико-юридический идеал: идеал общества, в котором каждый человек с самого начала признается в качестве индепендента-труженика-собственника.

Такова полная формула локковского «естественного индивида» и одновременно - полная формула для стату­са юридического лица. В ней имплицитно содержится уже весь перечень «свобод», который будет развернут затем в буржуазно-демократических декларациях «прав человека и гражданина». В самом деле, признать в человеке инде­пендента значит законодательно гарантировать свободу совести, слова, печати, собраний, союзов; признать в нем труженика значит поставить вопрос о свободе профессий, свободе перемещения и т. д.

Но что еще более существенно - это обнаружение Локком глубокого смыслового единства всех прав-свобод.

Философско-правовые трактаты Локка имеют вид тео­ретических построений, объясняющих, что такое государ­ство, закон, собственность, как одно общественное состоя­ние возникает из другого и т. д. В действительности, однако, локковские объяснения мало что объясняют: по своему реальному содержанию они суть не что иное, как окольный путь к аналитическому прояснению взаимосвязи различных норм, формул долженствования, которые выработало новое, раннебуржуазное правосознание. Под формой рациональных доказательств (доводов от Бога, или от мудрой, богоустроенной Природы) в философско-правовых трактатах Локка на деле развертываются суж­дения следующего типа: «ратуя за гражданский мир (по­рядок), нельзя не ратовать за правопорядок»; или: «нет подлинного уважения к собственности без уважения к не­зависимому убеждению»; или: «право на жизнь ничего не стоит, если оно не включает в себя права на свободное распоряжение жизнью» и т. д.

Установление внутреннего единства всех прав-свобод, которое Локк, продолжая дело других философов-нова­торов, осуществлял посредством псевдообъяснений («ра­ционализации»), само по себе было огромным завоева­нием раннебуржуазной эпохи.

Благодаря этому был усмотрен совершенно специфи­ческий, целостно-единый мир норм, прежде осознавав­шихся либо порознь (фрагментарно), либо в качестве подчиненных моментов иных нормативных образований: нравственности и обычая, канонического права и «госу­дарственной мудрости»; в результате была впервые поло­жена предметность, с которой имеет дело юриспруденция как особая наука, «отпочковавшаяся» от традиционной, «моральной» философии.

Локковская концепция естественного права противо­стоит не просто феодальным социально-политическим воз­зрениям, но и образу мыслей, вообще характерному для докапиталистических обществ. Она требует от государства не просто «мудрой опеки над подданными», не просто отеческой заботы и рационального сочетания «общей выгоды с частной» (от подобных установок несвободно еще даже римское право - самая нетрадиционная из традиционных политико-юридических систем). Она ставит во главу угла уважение к дееспособности и гражданской самостоятельности индивида.

Соловьев Э.Ю. Феномен Локка // Соловьев Э.Ю. Прошлое толкует нас. –М.1991-с. 146-166.

Соловьев, Эрих Юрьевич

(р. 20.04.1934) - спец. в обл. истории западноевроп. филос.; д-р филос. наук. Окончил филос. ф-т МГУ (1957). С 1958 по 1968 - зам. зав. отделом совр. заруб. филос. ж. "ВФ". В 1968-1970 - н. с. Ин-та междунар. рабочего движения, зав. сектором соц. психол. и масс, движений. С 1970 - в ИФ АН СССР (РАН), в наст. вр. - гл. н. с. Канд. дисс. - "Экзистенциализм и научное познание" (1967). Докт. дисс. - "Эпоха ранних буржуазных революций и практическая философия Канта" (1991). В 60-е гг. осн. обл. интересов С. - концепции К.Ясперса, М.Хайдеггера, Ж.-П.Сартра. В противовес расхожему истолкованию экзистенциализма как "филосософского отчаяния и страха", утверждал, что суть этого направления в стоическом сопротивлении пессимизму, рожденному кризисом традиц. бурж. религии прогресса. Показывал, что критика экзистенциализма предполагает освобождение от провиденциалистского (историцистско-го) истолкования обществ. развития при разработке концепции открытой, ситуативно-подвижной истории. Один из примеров такого понимания истории С. видит в работах Маркса 1848-1852 (ВФ. 1968. № 5). С 70-х гг. С. занимался изучением нравств. и правовых идей нем. реформации, подготовил (первую в СССР) науч. биографию Лютера. Реформацию он трактует как великий социокультурный переворот, в ходе к-рого родилась предпринимательская хозяйственная этика, раннебурж. правовая и договорная теория гос-ва. Др. обл. иссл., интересующая С., - этика и филос.-правовое учение Канта. С. видит в Канте не столько родоначальника нем. класс. филос., сколько крупнейшего завершителя Просвещения, многие идеи к-рого не были поняты Фихте, Шеллингом и Гегелем. Работы С. посл. лет посвящены проблемам прав человека и правового гос-ва. В дискуссиях о путях развития России С. настаивает на том, что Россия в новых ист. условиях должна повторить дух., идеол. усилия, к-рые обеспечили становление гражд. об-ва, правовой системы и рентабельной экономики в странах Запада. В работах С. рассматриваются также методол. проблемы биографического, ситуационно-ист. анализа, комплексного изучения ключевых эпох дух. развития, а также вопросы филос. теории личности.

Соч.: Экзистенциализм. Критический очерк // ВФ. 1966. № 12. 1967. № 1 ; Экзистенциализм и научное познание. М. , 1966 ; Классика и современность : две эпохи в развитии буржуазной философии. [В соавт. ] // Философия и наука. М. , 1972 ; Церковь , государство и право в эпоху ранних буржуазных революций. М. , 1983 ; Прошлое толкует нас. Очерки по истории философии и культуры. М. , 1990 ; И.Кант : взаимодополнительноетъ морали и права. М. , 1992.

Большая биографическая энциклопедия . 2009 .

Смотреть что такое "Соловьев, Эрих Юрьевич" в других словарях:

- (р. 1934) специалист в области истории западноевропейской философии. Доктор филос. наук. Окончил филос. факультет МГУ (1957). С 1958 по 1968 зам. зав. отделом зарубежной философии жур. «Вопросы философии». В 1968 1970 научный сотрудник Ин та… … Философская энциклопедия

Полный список членов корреспондентов Академии наук (Петербургской Академии наук, Императорской Академии наук, Императорской Санкт Петербургской Академии Наук, Академии наук СССР, Российской академии наук). # А Б В Г Д Е Ё Ж З И Й К Л М Н О П Р … Википедия

Медаль лауреата Ленинской Премии Лауреаты Ленинской премии Данный список является неполным. Ленинская премия ежегодно присуждалась 22 апреля, в день рождения … Википедия

Соловьев Эрих Юрьевич - доктор философcких наук, главный научный сотрудник Института философии Российской Академии наук. Автор 120 научных работ, в числе которых книги: Экзистенциализм и научное познание. М.: Высшая школа, 1966; Непобежденный еретик (Мартин Лютер и его время). М.: Молодая Гвардия, сер.: «ЖЗЛ», 1984; Прошлое толкует нас: (Очерки по истории философии и культуры). М.: Политиздат, 1991; И. Кант: взаимодополнительность морали и права. M.: Наука, 1993; Категорический императив нравственности и права. М.: «Прогресс-традиция», 2005.

Публикации

1. + - Судьбическая историософия М. Хайдеггера

   Ранние экзистенциалистские работы сегодня забыты. В юбилейные годы на их титульные листы еще возлагаются гвоздики, но в актуальной полемике уже никто не поминает ни "Метафизических дневников" Г. Марселя (1918), ни "Хасидских тетрадей" М. Бубера (1919), ни "Психологии миросозерцаний" К. Ясперса (1922), ни "Воображения" Ж.-П. Сартра (1939). Даже трехтомная ясперсовская "Философия" (1929), которая в 50-60-х годах имела статус настольной книги, в наши дни редко вовлекается в живую беседу о человеке, истории и мироздании. И все-таки существует первично-экзистенциальный текст, который не канул в Лету. Это хайдеггеровское "Бытие и время". Написанный в 1927 году, он появляется на сцене современной философской полемики в новых и новых режиссурах, зачастую совершенно неожиданных. "Бытие и время" - одно из самых загадочных произведений в истории философии.

   Http://scepsis.net/library/id_2661.html

2. + - Экзистенциализм. Статья в журнале Вопросы философии №3 1966 год

   В настоящем очерке мы вовсе не претендуем на подведение итогов этой критической работы, на обобщающую характеристику широкого комплекса проблем, которые экзистенциализм выдвигает перед марксистским исследованием. Мы хотели бы привлечь внимание к сквозной, узловой теме всех вариантов экзистенциализма - к вопросу "личность в ситуации". Нам представляется, что именно эта локализация проблемы позволяет рассмотреть экзистенциалистское учение в действии и проследить, как оно выдержало экзамен эпохи. Строго говоря, история уже вынесла экзистенциализму свой приговор, обошлась с ним беспощаднее и строже любой теоретической критики, и первоочередная задача состоит, по нашему мнению, как раз в том, чтобы выявить содержание этого исторического суда. Цель настоящей работы не в концептуальных возражениях, не в разъяснении того, почему экзистенциалистская концепция личности, "вообще говоря", является неправильной. Мы хотели бы рассмотреть, как экзистенциализм испытывался временем. Мы хотели бы объяснить эту философию из условий ее широкой влиятельности в недавнем прошлом и из обстоятельств, обусловивших ее сегодняшний кризис.